Тень воина
Шрифт:
Какое-то время Гаврила сидел смирно и слушал лес - не вернется ли кто?
Слава Богам, обошлось, и никто не вернулся.
Отсидевшись, двинулся дальше.
Где-то к полудню он забрался на холм, возвышавшийся над лесом.
На просторе и дышалось как-то иначе. Воздух лился в грудь какой-то сухой и грустный.
Дороги, что катилась дальше, к незнакомому и загадочному городу Экзампаю, с вершины видно не было - она пряталась за ветвями и листьями. Виделся отсюда только такой же, как этот, наверное, холм, что уныло торчал у самого виднокрая, да уже надоевший лес - этот-то простирался на все четыре стороны, и не видно ему ни конца и ни края.
Можно было, конечно влезть на дерево, что пристроилось на вершине, но ничего это не изменило бы… Лес кругом был матерый, нехоженый, и если стояла где-то рядом деревенька или весь, то наверняка жили там люди ничем от зверей или разбойников не отличающиеся и, что самое главное, никому на этом свете не был нужен человек без тени.
Гаврила уселся на корточки. Обняв колени и покачиваясь из стороны в сторону, стал смотреть вдаль, остро ощущая свое одиночество и тоску по вмиг ставшей недоступной нормальной жизни. Дурнота накатывалась волнами, захлестывая, превращая будущее из неопределенности в грязь, страдания и страх.
Подчиняясь какому-то странному желанию, он нашел глазами дерево. Сухой сук, словно указующая на полдень рука торчал из ствола на высоте косой сажени.
– Да, - сказал сам себе Гаврила.
– Только так. Всех обману… Спохватятся, а я вон где…
Больше не сомневаясь, и, словно несомый какой-то чужой силой, он подошел к сосне и забросил на сук Митриданов мешок. Тот, словно всю жизнь мечтал повисеть на сосне, дважды обернулся вокруг сука и повис там осиным гнездом. Не думая ни о чем, Гаврила развязал узлы, освобождая руку, и одним ловким движением - словно всю жизнь только этим и занимался - связал конец вревия в скользящую петлю. Глядя сквозь нее в небо Гаврила исполнился странным каким-то удовольствием.
Этот мир, такой злой и несправедливый следовало покинуть как можно быстрее.
Как-то отстранено, словно с удивлением смотрел на себя самого со стороны, он подергал веревку - крепко ли держится, сунул голову в петлю и поджал ноги…
Что-то в нем, в последнем усилии удержать его на этом свете всколыхнулось, но он уже поджал ноги и шум крови в ушах сменился потусторонним грохотом…
Он пришел в себя под тем же деревом.
Голова лежала на мешке, а поперек груди уснастился сосновый сук, только что чуть не ставший его последним пристанищем. Остро пахло смолой, древесным соком и горелым деревом, а щеке было тепло, словно с той стороны кто-то разжег костер. Масленников повернул голову.
Какой там костер, не было его и в помине. Зато разлохмаченный непонятной силой конец сука дымился, словно только что побывал в огне.
Рука нырнула под голову. Мешок. На месте. Дотронулся до головы. Там звенело, словно внутрь залетел комариный рой, и метался от одного уха к другому. Звон заполнял его от макушки до пяток, но это почему-то не мешало думать. Наоборот, вместе со звоном в голове воцарилась прозрачная легкость, и он как-то разом осознал, что тут только что чуть-чуть не произошло. От этой мысли его подбросило с земли. Руки сами собой отбросили веревку, словно это была гадюка.
– Чур, меня! Чур, проклятые колдуны!
Несколько мгновений он колебался. Не в выборе решения, конечно. Понятно было, что отсюда следует уносить ноги как можно быстрее, пока колдуны, что незримо
Мешок и веревка. Веревка и мешок.
В брюхе голодно квакнуло и он, подхватив и то и другое, бросился с пригорка вниз. Он бежал, оглядываясь на дерево, каждый раз ощущая ледяную дрожь вдоль спины. У подножья он остановился и погрозил оставшейся наверху сосне кулаком.
Не прошагал он и двух поприщ, как на чистом небе начали собираться облака. Только что небо в просветах меж ветвей голубело, но вдруг, в одно мгновение, оно стало черным, облака разлетелись, уступив место огромной туче.
Гаврила смотрел на нее с берега маленькой лесной речки, куда его привела тропинка. Туча росла, темнела, набирая силу. В ней жил гром, что ворчал, заглушая все лесные звуки.
Страх грязной лужей колыхался в Гавриле, но теперь, после дерева, он был уверен, что все обойдется. Он уже сообразил, что вокруг него столкнулись две силы - одна без сомнения, хотела погубить его, а вот другая не давала этого сделать.
Так оно и вышло.
Откуда-то слева - он не видел из-за деревьев, откуда - в тучу ударил тонкий извилистый луч. Он был похож на молнию, но молния должна была ударить сверху вниз, а тут все произошло наоборот. Луч уперся в тучу и несколько долгих мгновений словно бы подпирал ее.
Гаврила стоял, открыв рот догадываясь, какие силы сейчас испытывают друг друга на прочность и радуясь, что происходит все это в небе, а не в его голове.
Туча потемнела, но и луч стал ярче, налился желтизной. Деревья закачались, зашелестели листьями. Вокруг заходили порывы ветра, но потом в один миг все исчезло. Без шума и грохота небо над ним очистилось, ветер утих, и, откуда ни возьмись, по голубизне потянулись белые овечки облаков. Именно овечки. Барашками их назвать язык у Гаврилы не повернулся - настолько безобидными они выглядели.
Еще с десяток поприщ он одолел, изредка поглядывая на небо. Опасность, что могла прийти оттуда казалась еще более страшной, но все произошло куда как обыденней.
Четверо вышли из кустов справа, загородив дорогу в Экзампай. Тут же за спиной хлестнули ветки и Гаврила, оглянувшись, увидел еще шестерых, что загородили дорогу назад. Их было столько много, что он на мгновение даже почувствовал гордость - встречали его как князя. Мысль скользнула дальше, и он с каким-то облегчением подумал, что после тоскливого ужаса, испытанного им на вершине холма это все же было лучше. Это не туча и не смертная тоска. Это - люди. С ними можно было или договориться или драться, или сбежать, если не получится ни то, ни другое. К тому же можно было подождать неизбежного чуда.
Никто не сказал ни слова. Да и что говорить - все и так было ясно. Те, что стояли впереди сделали шаг вперед, словно кто-то невидимый, дернув за нить, приказал им сделать это. Гаврила попятился. Страха в нем не было, он ждал чуда, в полной уверенности, что оно произойдет.
Шаг назад, другой, третий… Чудо опаздывало, а в спину уже уперлось чье-то железо. Страх заворочался в нем, словно зверь, решивший вылезти из норы, но Гаврила сдержал его.
"А ну!" - подумал о, словно давал команду чуду.
– "Раз, два…" - Мешок, - сказал тот, что был впереди. Его голова была радосто-рыжей. Такой рыжей, что казалось, что разбойник развел костер у себя на голове.
– Мешок давай, гулена…