Тень врага
Шрифт:
Я перелез через ограду со стороны дороги, которая разделяла Царское Село и Александровский парк. Дошёл до ближайшей заправки — она находилась неподалёку — и вызвал такси.
— Самоволка? — понимающе окинув взглядом мой китель, подмигнул таксист. — На свидание, поди?
— Заболел, — отрезал я. — Отвези в клинику баронессы Вербицкой в Чёрном городе. Да побыстрее, — и сунул таксисту купюру.
Таксист, оценив номинал, прибавил газу. Я откинулся на спинку сиденья.
Федот очнулся — это хорошо.
Через полчаса я вышел из такси возле клиники.
В здание прошёл через чёрный ход — сразу решил, что Клавдии о моём неурочном визите тоже знать не стоит.
На обычный замок двери чёрного хода, как и двери парадного, здесь не запирали. Санитары, медсестры и врачи время от времени выходили то на перекур, то просто глотнуть свежего воздуха — после тяжелых запахов больницы. Двери защищала магия Клавдии, настроенная на «опознание» персонала клиники. Любой её сотрудник мог в любой момент без труда открыть дверь. У постороннего это не получилось бы.
Удобно. Куда лучше, чем таскать с собой ключи от дверей. Стоит ли говорить, что я стал в клинике своим уже давно. Сейчас, в два часа ночи, как и рассчитывал, у чёрного входа никого не увидел. Магия Клавдии меня опознала, и в клинику я проник беспрепятственно.
Быстро поднялся на второй этаж, где в отдельной палате лежал Федот. Опасался, что за ним может приглядывать сотрудник Витмана, но никого не увидел. Почему, догадался быстро: дверь палаты также была защищена магически. Сюда не смог бы попасть никто, кроме доверенных медиков и работников тайной канцелярии. Одним из которых являлся я.
При трудоустройстве мне выдали медальон — являющийся чем-то вроде удостоверения личности. Витман объяснил, что такими обладают все маги, работающие на него. Медальон позволял своему обладателю как посещать само здание тайной канцелярии, так и проникать в помещения, находящиеся под магической охраной особистов.
Я вытащил медальон из-под рубашки и поднёс к двери. Та чуть заметно осветилась знакомым зелёным светом — похожим на тот, каким светились двери наших комнат в академии.
Дверная ручка поддалась. Я потянул её на себя, тихонько вошёл. И застыл на месте: Федота в кровати не было.
Я увидел примятую постель, штатив с капельницей и свисающую со штатива длинную прозрачную трубочку. Покачивающаяся трубочка заканчивалась иглой. С иглы капало лекарство.
Несколько секунд назад Федот был ещё здесь… С этой мыслью я ринулся в сторону. Вовремя — в следующее мгновение мне на затылок должен был опуститься стул.
Я перехватил руки, держащие его. Одну сдавил, заставив разжаться, вторую вывернул за спину нападающего — он издал сдавленный стон.
Я поставил глушилку. И негромко, холодно проговорил:
— Ты сдурел?
— Бес попутал, ваше сиятельство, — хрипло покаялся Федот. — Пустите, больно!
Я разжал руки.
Федот отступил к кровати. Аккуратно, чтобы не стукнул, поставил рядом с ней тяжелый стул. Потёр запястье. Пробормотал:
— Ну и хватка у вас, Константин Александрович — дай вам бог здоровья…
— Да я-то здоров, — хмыкнул я. — А вот ты — чего вскочил? Надоело лежать, выписываться собрался? Или расстроился, что меня не добил — решил закончить дело?
— Помилуйте! — Федот всплеснул руками. — И в мыслях ничего такого не было!
— Не было — а сам чуть по башке не огрел?
— Дак, сами посудите… — Федот уселся на кровать.
Заботливо заправил за штатив болтающуюся трубочку с иглой. Отхлебнул морса из стакана в серебряном подстаканнике, поставил стакан обратно на тумбочку.
Я заметил, что грудь Федота под распахнувшейся пижамой забинтована. Подошёл, перекрыл лекарство в колбе — чтобы не капало попусту.
Федот проследил за моими действиями с уважением. И продолжил:
— Сами посудите: ночь. Я — едва в чувство пришедши. Клавдия Тимофеевна, храни её Христос, самолично мне доброй ночи пожелали. Сказали, что до утра сюда ни одна тва… никто, то есть, не сунется. Я, было, снова задремал. И вдруг — в палату ломятся, чёрт его знает кто! Я же вас, ваше сиятельство, поначалу-то не разглядел, темно больно. Да и, говоря по чести, не ожидал увидеть. Думал, что это…
Он вдруг замолчал.
— Договаривай, — потребовал я. — Думал, что — кто?
Федот развёл руками:
— Да откуда же мне знать? Из-за кого-то ведь я здесь, в больничке, оказался — так? Стало быть, было кому отправить. Вместо того, чтобы сразу на тот свет, уж извиняйте за откровенность. А ежели на тот свет отправить с первого раза не вышло — значит, придут ещё. Это уж — как пить дать. Про этот закон вам самый зелёный пацан из уличной банды расскажет.
Н-да, резонно.
— Ты мне зубы не заговаривай, — буркнул я. — Про ваши законы рассказать я тебе и сам могу. А ты расскажи, для чего в меня стрелял.
— Христом богом, ваше сиятельство! — Федот побледнел. Всплеснул руками. — Верите, нет ли — едва в чувство пришедши, да как вспомнил, что было — думал, с перепугу заново помру. Мыслимое ли дело — руку на вас поднять?.. Не в себе я был, клянусь! Как есть, не в себе!
— А в ком?
— Не могу знать, ваше сиятельство. — Федот понуро опустил голову. — Грешным делом, когда в церкви, на проповеди, батюшка про бесов рассказывал, бывали у меня сомнения — так ли оно? Никто ведь из ныне живущих тех бесов в натуральном виде не встречал. А вот, поди ж ты! — Федот перекрестился. — На своей шкуре испытать довелось. Будто кто за спиной у меня стоит, да нашептывает: «Убей! Убей! Ты ведь — ненавидишь его!» Это вас, стало быть, ваше сиятельство, — пояснил он.