Тени и зеркала
Шрифт:
— О нет, это прямо относится к теме… Твоя Сила возросла в разы — такой уровень почти недоступен людям, а ты кормишься трудом деревенского колдуна из глуши, и то — даже не посещая деревни. Ты всё время проводишь в одиночестве и болезненно возбуждён. Что ты сделал с собой, Альен? Чему посвятил эти годы?… И, в конце концов, какой дрянью ты себя пичкаешь?
Обескураженный таким напором и неожиданной в трусливом Нитлоте прямотой, Альен осторожно отступил в глубь избушки, к кровати, под которой — на всякий случай — давно был припрятан набор метательных
— Я не понимаю, о чём ты. Я путешествовал, занимался магией и наукой… Раз уж вы в Долине так хорошо осведомлены о моей жизни, то должны бы и это знать.
— Я вот об этом, к примеру, — Нитлот ткнул бледным пальцем в неприметную бутыль в углу; суетясь с обедом, Альен походя набросил на неё тряпку, но, как выяснилось, это не помогло. — Если это то, о чём я думаю, то я вообще не понимаю, как ты ещё ходишь и окончательно не растерял разум.
Злость Альена была сильнее смущения. Он с вызовом прошагал к бутыли, раскрыл её и выставил на стол. Нитлот брезгливо отшатнулся.
— Убери.
— Нет, почему же?… Изучи, тебе ведь интересно. Ручаюсь, что ты неверно угадал состав. И, представь себе, это ещё не самое сильное зелье. Тебя это пугает, не так ли?… Ты-то всегда был паинькой.
Ноздри Нитлота хищно раздулись, а выражение лица, затенённого полумраком, утратило остатки приветливости.
— Зато ты всегда гордился своей испорченностью — только вот никто, кроме меня, не желал замечать это… Ты хочешь знать, как мы нашли тебя. Это же очевидно — по следам, оставленным твоей магией. Отвратительным, тёмным следам. Ты посвятил себя злу, и я нисколько не сомневался, что таким станет твой выбор.
— Ох, бросим громкие фразы… Мой выбор не должен беспокоить тебя, каким бы он ни был. Я ушёл из Долины — почему нельзя было просто оставить меня в покое?…
— И ты смеешь говорить это мне? — вдруг взвился Нитлот. Теперь они стояли лицом к лицу, разделённые исцарапанным столом; их тени от свечи были огромными, точно чудовища из сказок. Альен почувствовал, как возобновилась боль в груди. — Мне, её брату?…
Ах, как же ожидаемо… Альен разочарованно покачал головой.
— Значит, Ниамор? Так и знал, что дело в ней. Ты решился наконец отомстить, Нитлот? Тогда почему я до сих пор жив, рука не поднимается?
— О, если бы ты только знал… Будь моя воля… — Нитлот стиснул занозистый край столешницы и побледнел ещё сильнее (оказалось, что это возможно). — Но я не властен над собой сейчас. Я говорю от имени всего народа Долины.
— Я не виноват в её смерти, — твёрдо сказал Альен, проигнорировав последние слова. — Я повторял это и повторю ещё столько, сколько захочешь. Я ничем не оскорблял твою сестру, не лгал ей, не сделал ей подлости. Её смерть поразила меня не меньше, чем всех вас. Неужели нельзя оставить это в прошлом?
С тяжёлым вздохом, явно сдерживая себя, Нитлот скрестил на груди худые руки и отвернулся, как если бы само присутствие Альена вызывало у него отвращение. И всё-таки его скорбь была неподдельной —
Ниамор… Ещё одно слишком отчётливое воспоминание. Она до сих пор иногда являлась Альену во снах — просто стояла и молча, укоризненно смотрела в упор, красивая той же холодной красотой, высокомерная и несчастная.
— Она повесилась, Альен, — полным боли шёпотом произнёс Нитлот — так, будто кто-то из них мог об этом забыть. — Удавилась, когда ты уехал, точно какая-нибудь брошенная крестьянская девка из вашего племени… Или как ведьма, которой не удалось приворотное зелье. Ты понимаешь?… Она, Ниамор. Сразу после того, как ты поклялся не возвращаться.
— Здесь нет моей вины. Я не склонен отрицать её в чём бы то ни было, но здесь её правда нет, Нитлот. Здравый смысл должен тебе подсказать…
— Для меня нет с тех пор здравого смысла. Она любила тебя, а ты мучил её много лет… Как ты довёл её до этого безумия? Что ты сделал со всеми нами?
Какая хорошая формулировка. Почему бы не спросить взамен, что они, Отражения, делают со всеми своими учениками?…
— Она любила не меня, а собственную гордыню, — устало возразил Альен. — Ну чего ты хочешь от меня теперь — чтобы я тоже покончил с собой, терзаясь раскаянием?… Это её не вернёт. Пора прекратить жить этим.
— О, кто бы говорил, — с горечью бросил Нитлот. — Думаешь, никто из наших не понял, что ты свихнулся на смерти Фаэнто? Думаешь, никто не догадался, куда ведут все эти игры с тёмным колдовством?…
Сердце Альена пропустило удар. Несколько минут он просто стоял, слушая затихающий дождь и вдыхая запах мокрой дубовой листвы. Домик потяжелел от влажности, и так же потяжелело у Альена в голове.
— Вот мы и подошли к сути дела, я прав?… — Нитлот не ответил, и он заставил себя продолжать. — Чем бы я ни занимался, это никому не принесло вреда. Долине тут нечем интересоваться. А Фаэнто здесь в любом случае ни при чём.
— Ты делаешь ужасные вещи, Альен, — голос Нитлота упал до шёпота, а белесые брови как-то просительно поползли вверх. — Они оставляют за собой след. Ты делаешь то, что непозволительно в этом мире.
— В этом, — быстро повторил Альен. — Будто бы тебе доступны другие.
— Мне нет, — Нитлот вздохнул. — Но ты должен знать, что кое-кому доступны. Он наверняка говорил тебе… А ты расшатываешь связь между мирами. Разъедаешь тонкие материи, слишком тонкие для твоего понимания.
— Я всегда осторожен.
— Проклятье, да не в этом дело!.. — в этот момент в тишине от подутихшего дождя вдруг сверкнула молния, и они оба вздрогнули. Слишком близко к лесу, слишком опасно. Большим пальцем Альен быстро начертил на стене охранительный знак Шейиза — в случае чего он должен был уберечь от огня. — Тут уже нет разницы, осторожен ли ты, пойми наконец… Есть граница, за которой начинается «нельзя».