Тени и зеркала
Шрифт:
Альен искренне сомневался в существовании такой границы, но спорить не видел смысла. Чтобы хоть чем-то заняться, он начал убирать со стола под дробный стук снова усилившегося (вопреки всякой логике) ливня. Нитлот следил за каждым его движением, дожидаясь ответа.
— Так чего вы от меня хотите?
— Чтобы ты прекратил.
— Что именно?… Скажи уж прямо.
— Свои опыты… — он запнулся. — С чёрной магией. С миром мёртвых. С обрядами на крови, с упырями и призраками… Понятия не имею, где ты раскопал книги обо всей этой гадости, но мы не сомневаемся, что это ты. Баланс в мире нарушен, и вина на твоих плечах.
Альен выслушал его спокойно. Он чувствовал, что это не блеф: у Отражений действительно есть доказательства. Что
— А что будет, если я не соглашусь остановиться?
Нитлот рассеянно скользнул взглядом по знаку Шейиза на стене, и искривлённый треугольник налился оранжевым светом.
— Ты согласишься, если сохранил хоть чуть-чуть здравого смысла.
— Нет, — усмехнулся Альен, водворяя на законное место бутыль со снадобьем. Ему нравилась эта игра — она разжигала кровь не хуже тёмных обрядов. И ничуть не хуже приглушала боль. — Не сохранил. И что же, будете охотиться за мной? Тебя прислали как убийцу, да?
— Что ты несёшь? — взвился Нитлот. — Меня прислали для переговоров с тобой, как с равным!.. Хоть я и никогда не считал людей равными нам…
— Слава богам, что ты не Старший, — вставил Альен.
— Пока не Старший… Но это к делу не относится. Альен, ты приносишь в мир зло.
— Как все живые. Мир переполнен злом. А я, по крайней мере, не грабитель и не насильник.
— Ты некромант, а это куда хуже!..
— Могли бы и поблагодарить, между прочим, — опять не выдержал Альен. Насколько он мог судить по звукам снаружи, гроза удалялась в сторону Пустоши; он широко распахнул ставни, чтобы впустить в Домик побольше свежести. Воздух здесь, по его мнению, от присутствия Нитлота стал затхлым. — Я, можно сказать, вернул к жизни древнее, забытое искусство. По-своему полезное.
— Тёмное искусство, искусство зла, — повторил Нитлот, как затверженную детскую считалку. — Оно не может быть полезным… Повсюду происходят ужасные вещи.
— Например? — заинтересовался Альен. — Не слышал ни о чём более ужасном, чем обычно.
— Ты должен знать это лучше меня, — упрекнул Нитлот. — Твой Ти'арг только что оправился от войны с Альсунгом, а тот сейчас очень силён и хочет мести. Они строят корабли и тренируют бойцов.
— Они же северяне, Нитлот… — Альен никогда не бывал в северном королевстве, но встречал уроженцев тех краёв — костоломов-наёмников, которые из всех столовых приборов пользоваться умели только ножом. — Они всегда только этим и занимались.
— Как можно быть таким легкомысленным!.. — Нитлот по-женски всплеснул руками. — Ти'аргу не устоять, если начнётся новая война. А Альсунгу есть на что претендовать — на Хаэдран, к примеру…
— Меня не интересует политика.
— И зря. Сейчас такие времена, что она интересует даже наших… Ну хоть о бунтах дорелийских крестьян ты слышал?
— Нет.
— А о болезни, что выкосила четверть степняков из Шайальдэ?
— В Волчью Пустошь очень долго добираются новости, а особенно из Шайальдэ, — напомнил Альен, сдерживая язвительность. — И мне правда жаль, звучит всё это крайне печально, но помочь я ничем не могу.
— Ты точно не понимаешь, — задумчиво протянул Нитлот, взглянув на него с каким-то новым интересом. Таким же взглядом он прошёлся по всей обстановке Домика — задержался на узкой, но удобной кровати, лохматом венике в углу, большом сундуке, крючьях, на которых висели, собирая пыль, зимние вещи Альена… Казалось, какая-то важная мысль неожиданно посетила его. — А впрочем, я и должен был ожидать… Конечно, ты не мог до конца понимать, что творишь.
— Уж не хочешь ли ты… Не хочет ли Долина сказать, что я со своей магией виноват во всех этих неурядицах? — Альен мысленно примерил на себя такую роль, и у него даже поднялось настроение: это было смешно и нелепо, как грубые шутки странствующих кезоррианских актёров. — Вот отсюда, из своего захолустья, без денег и связей?… Опомнись, Нитлот, что за детские домыслы.
— Отшельник, который стремится к недопустимому, — грустно напомнил Нитлот. — Который поднимает мёртвых с сельского кладбища.
Альен вздрогнул.
— Даже если и так, я не вижу связи.
— Зато другие видят, Альен, — Нитлот навис над ним желтоватой тенью, испытывающе заглядывая в глаза. — В Мироздании вообще всё взаимосвязано — он разве не учил тебя?… Твоя магия расчищает дорогу Хаосу. Все нити ведут к тебе, и это не пустые слова. То, что я перечислил, — лишь самые явные и самые отдалённые последствия. Главные лежат в более тонких сферах. Если ты не остановишься, многое усугубится.
— А если мне всё равно? — с вызовом спросил Альен, глядя на оттопыренные уши Нитлота. Сейчас они его почему-то особенно раздражали; он задался вопросом, сколько драгоценного времени уже на него потратил…
И тут же понял: а ведь так оно и есть, пожалуй. Ему давно всё равно. Изнутри дохнуло холодом, точно из склепа; Нитлот отпрянул, увидев что-то особенное в глубине его зрачков.
— Его не вернуть, — прошептал он так тихо, что даже прекрасная слышимость в Домике едва поддержала его. — Фиенни не вернуть, Альен. Я знаю, как он был тебе дорог — наставник, друг… Он был лучшим из нас. Ниамор видела, чем он был для тебя, видела каждую минуту, и это усиливало её боль… Но его не вернуть. Мёртвые не возвращаются.
Этого Альен уже не мог выдержать: Нитлот хватал своими грязными пальцами самое чистое, что у него осталось, ногтями ковырял кровоточащую рану. Он отклонился и сел, избегая взгляда Отражения; стул привычно заскрипел под ним.
— Не возвращаются, — спокойно подтвердил он. — Только я всё равно верну его.
ГЛАВА IV
Король Хордаго пировал, празднуя победу, и пир складывался очень недурно, даже на придирчивый взгляд его сына Конгвара. Он видел, наверное, даже не десятки, а сотни пиров за свою жизнь, так что удивить его было трудно. Так уж положено — победа альсунгских мечей должна быть отмечена, особенно если это победа личной королевской дружины, лучших бойцов страны. И, хотя последний набег на северные островки Минши — негостеприимные куски скал в открытом море — нельзя было назвать главным достижением короля Хордаго, а казна не ломилась от золота, пир всё-таки устроили. И Конгвар знал причину: раны от унизительного поражения в последней войне с Ти'аргом до сих пор не затянулись. Пир был прекрасным средством показать простому люду и его хозяевам, что король крепко сидит на своём древнем троне, покрытом медвежьей шкурой. Иначе говоря — что всё идёт своим чередом.
У Конгвара было неважное настроение; он уже утолил голод и теперь откровенно скучал, оглядывая гостей со своего места на почётном возвышении. В зале остались одни мужчины — началась та часть празднества, куда уже не допускались даже знатные женщины. Эту часть Конгвар всегда считал самой интересной — можно было вести себя как хочется, а не подражать любезничающим южным неженкам, к тому же — не отказывать себе при желании приложиться к кубку… Но сегодня всё было что-то уж слишком чинно — возможно, потому, что король не размахивался так широко, как в старые времена (всё-таки возраст), а ограничился близким кругом. Иначе говоря, за длинным столом в виде молота расселось не больше четырёх-пяти дюжин гостей — в основном старых вояк, хотя попадались и более молодые воины. Впрочем, безусых оруженосцев или младших сыновей землевладельцев-двуров, не умеющих обращаться со сталью, не было совсем, так что Конгвар чувствовал себя почти юным. На редкость приятное ощущение — тем более испытывать его в последние годы доводилось всё реже…