Тени и зеркала
Шрифт:
Ривэн вздохнул. Он давно перестал с этим бороться и изжил невольное отвращение, но время от времени тонкий, надоедливый голосок в голове принимался зудеть, рассыпаясь в упрёках. Он и на этот раз заставил его замолчать. В конце концов, тот купец жив и здоров: его лавка не разорится, а брюхо не уменьшится от такой потери. Всего-то и надо было, что лучше следить за собственным поясом, когда препираешься со счетоводом… Впрочем, пропажу господин Телдок заметил быстро, а его мальчишка-слуга (будь они неладны, эти избалованные на хозяйских харчах, пронырливые дети…), увидев Ривэна в толпе, принялся вопить так, будто его режут. Но Ривэн лично истоптал все закоулки Энтора, перелез хотя бы по разу
Во всяком случае, итог того стоил.
Блаженно улыбаясь, Ривэн из осторожности вывернул кошелёк наизнанку, ссыпал деньги обратно и взвесил его на ладони; огонь в его крови наконец погас, и он углубился расчёты. Можно сходить к оружейнику и купить себе нож — а то слишком уж часто приходится ночевать на улицах… Да и вообще, этого хватит на пару недель безбедной жизни — включая ежедневный нормальный обед, иногда даже с кружечкой эля или сидра. А там и до глотка кезоррианского вина с пряностями недалеко… Ривэн сглотнул слюну.
И тут его озарило.
Стоит ли спускать такое состояние в заурядных тавернах, когда можно вознаградить себя и кое-чем более стоящим?…
Ривэн улыбнулся лучшей из своих улыбок — той, что всегда работала безотказно, — и отправился в знакомый подвальчик, чтобы дождаться темноты.
Заведение господина Ви-Шайха, дельца из Минши, считалось, наверное, самым дорогим в Энторе. По крайней мере — среди тех, которые были доступны не только аристократам. Посреди бедного Восточного квартала, который не то чтобы состоял из лачуг, но был сер и скучен, оно выглядело как драгоценное ожерелье на грязной нищенке. Уютное двухэтажное здание из разноцветного камня, как строят в Минши, притулилось на Улице Венгирда Второго (Ривэн долго привыкал к тому, что в Энторе большая часть главных улиц носят имена дорелийских королей) и приветливо встречало путников приоткрытой дверью из красного дерева, горящими окнами и балкончиками. На плоской крыше красовался палисадник, изнутри доносились тихая музыка, голоса и смех. Ривэн до сих пор не бывал внутри, но был наслышан об этом месте — и предполагал, что содержание не будет соответствовать обманчивому фасаду.
Однако он ошибался. Домашний покой разнежил его с самого порога, где миловидная курносая девушка приняла его истончившийся от ветхости плащ и башмаки, а взамен предложила мягкие комнатные туфли.
— Приятного вечера, господин, — улыбнулась она. Совсем растаявший Ривэн протянул ей золотой, но она, не переставая улыбаться, замотала головой. — Что Вы, не нужно. Только в радость услужить такому красивому господину.
Ривэн вспыхнул: он не привык к настолько откровенным заигрываниям, как и к комплиментам по поводу своей внешности. У него было довольно-таки бесцветное лицо с великоватым носом и кривоватыми бровями, худое жилистое тело и тёмно-русые волосы — идеальный для вора заурядный облик, чтобы легко затеряться в толпе. Знакомые не всегда признавали в нём коренного дорелийца, большинство из которых — статные, высокие и черноволосые. Разве что веснушки в определённую часть года несколько оживляли его тусклую физиономию; а впрочем, он давно уже не задумывался об этом.
Ривэн нерешительно вошёл в маленький зал; его сразу окутал ненавязчивый пряный запах благовоний, а туфли утонули в пушистом ковре. Ривэн перевёл дыхание и расправил плечи, постепенно обретая уверенность. Он достал кошель, решив, что это станет лучшим пропуском.
Его ожидания оправдались: группа прилично одетых молодых людей сразу окружила его, отойдя
— Кажется, Вам улыбнулась удача? — чуть насмешливо осведомился один из них, нацепивший на себя широкие штаны наподобие тех, что носят коневоды в Шайальдэ. Ривэн сглотнул, борясь с сухостью в горле, и смело кивнул.
«Они не узнают, откуда деньги, — повторил он мысленно несколько раз. — Да и какое им дело?»
— Верно, — он небрежно подбросил кошель на ладони. — Выиграл в кости у одного рыцаря.
— Королевского рыцаря? Уж больно знатный куш, — заплетающимся от вина языком протянул другой — румяный и толстощёкий. Мужчина в широких штанах недовольно покосился на него.
— В Дорелии все рыцари служат его величеству, это тебе не Ти'арг, где каждый лорд считает себя центром мира.
— Ну что вы снова начали… — поморщился третий, с такой смуглой кожей и чёрными глазами, что это наводило на мысли о кезоррианской крови. — Служи этот рыцарь хоть самому лорду Заэру — что нам за дело? Главное, что играть не умеет, — и он подмигнул Ривэну, будто старому другу. Тот внутренне сжался от гордости: подумать только, молодые, образованные богачи говорят с ним, как с равным!.. А когда он носился в окрестностях приюта, такие и взглядом его не удостаивали…
— Может, сыграем и с вами? — предложил Ривэн, повинуясь внезапному вдохновению и радуясь, что полумрак не даёт разглядеть его замызганную и не слишком чистую одежду. Человек в нелепых штанах слегка поклонился.
— Почтём за честь, — он сделал знак мальчику-слуге, застывшему в углу. — Убери со стола, будь любезен.
— И принеси ещё вина, — крякнув, потребовал толстяк. — До отвратности скучный вечер!.. Меня зовут Вилтор, дружище, Вилтор аи Мейго, и будь я проклят, если мой отец не лучший пекарь в Дорелии!
— Да-да, а твой дед был ещё лучше твоего отца, мы всё это слышали, — фыркнул смуглолицый, отводя шатающегося товарища к креслам вокруг круглого столика. Ривэну подвинули одно из них, и он откинулся на спинку, ощутив себя почти наследным принцем. Кубки и объедки со стола убрали так быстро, что Ривэн едва заметил; высокая девушка, пахнувшая лавандой, принесла поднос с вином и лимонными пирожными и только ласково засмеялась, когда Вилтору не хватило ловкости, чтобы обнять её; игральные кости, доска для ведения счёта, молоточки и шарики для «лисьей норы», разноцветные карточки с рунами Альсунга появились точно сами по себе. Всё это было маленьким, тонко сделанным и совсем новым — в руки взять страшно. Кто-то сбегал наверх, к невидимым музыкантам, и музыка полилась громче, хоть и стала более вкрадчивой, какой-то щемящей; Ривэн, привыкший к ухарским трактирным песням, вдруг понял, что у него позорно защипало глаза.
Время текло медленно и вязко, как мёд с ложки; говорили все сразу, обо всём и ни о чём, и Ривэн, увлёкшийся беседой и вином с пряностями, не сразу сообразил, что одна из девушек — прислужниц Ви-Шайха — устроилась у него на коленях и расчёсывает ему волосы костяным гребнем. У него немного помутилось в голове, а спина покрылась мурашками, но тут…
Золото — его золото — зазвенело, падая, и это не было случайностью: кто-то столкнул его на пол грубой ручищей. Несколько секунд Ривэн ошалело таращился на засверкавшее при свечах лезвие меча и на герб Дорелии в половину длинного плаща — золотого льва на изумрудно-зелёном поле. Точно такой же был отчеканен и на монетах, которые рассыпались по полу или тихо, будто осенние листья, легли на ковёр.