Тени над Гудзоном
Шрифт:
— Я сказал, что для победы человека над страстью, скажем, страстью к чужой жене, недостаточно, чтобы он принял решение обуздать себя. Обуздать себя могут только те, кто готовится к этому с детства, кто работает над собой день и ночь, как делали наши деды, которые просто не смотрели ни на каких женщин, молились три раза в день, изучали Тору, посвящали себя следованию заповедям. У них, можно сказать, была военная машина для борьбы с дьяволом, и они могли одерживать в этой борьбе победы. Мы, современные люди, являемся частью военной организации дьявола, состоящей из светских книг, театров, картинных галерей и всего того шумного инструментария, который мы называем современной культурой. Невозможно
— Иными словами вы призываете к тому, чтобы евреи отпустили бороды и пейсы и занимались бы целый день Гемарой, — поднял голос Станислав Лурье.
5
— Я не призываю к этому. Если бы я к этому призывал, я бы и сам так поступал, — ответил Грейн. — Я только говорю, что эти вещи связаны между собой. Точно так же для того, чтобы сварить кофе, в доме должны быть кофе и газовая плита или электрическая плита и все остальное. Вывод таков: чтобы соблюдать хотя бы десять заповедей, необходима большая и сложная организация.
Анна поставила свою чашку:
— Разве церковь не такая организация?
— Такая.
— Как же получается, что христианские народы все время ведут войны и нарушают заповеди на каждом шагу?
— Это доказывает, что их организация ни на что не годится.
— А чья организация хороша, евреев?
— Факт, что евреи в течение двух тысяч лет следовали и законам иудаизма, и проповедям Иисуса: насчет того, чтобы подставить вторую щеку. Две тысячи лет мы были и евреями, и христианами. Я имею в виду богобоязненных евреев, а не таких, как мы. — Станислав Лурье приподнял бровь.
— Наши родители не могли вести войн просто потому, что у них не было страны.
— Да, но они легко могли креститься и стать частью других народов. Евреи до сих пор единственный народ, который в течение двух тысяч лет жил в изгнании, вдали от своей родины, но не потерял своей идентичности, своей религии, своего языка. Попробуйте прогнать немцев из Германии и рассеять по всему свету, и тогда вы увидите, как долго они останутся немцами…
— Вы смешиваете религию с национальностью.
— У евреев это было одним и тем же.
Анна сложила руки:
— Для меня это всё академические вопросы. Я не религиозна и не хочу принадлежать ни к одной религиозной организации. За тем, чтобы люди не воровали и не убивали, следит полиция, и мне этого достаточно. Я не могу служить Богу без доказательств того, что Он существует и что Он хочет, чтобы Ему служили. Насколько я вижу, у вас тот же взгляд на эти вещи. Иначе вы не сидели бы здесь с нами…
— Да, это правда или отчасти правда.
— Почему отчасти? Евреев две тысячи лет резали и жгли, и их продолжают резать и жечь до сих пор. Я не знаю ни единого случая, когда Бог за них вступился.
— Иными словами, если вы хотите увести у кого-то жену, уводите и не копайтесь слишком долго, — вмешался в разговор Станислав Лурье. Что-то издевательское таилось в его желтых глазах. У Грейна возникло странное чувство: как будто муж и жена привели его сюда и принялись делать из него дурака. Своими словами Грейн загнал самого себя в тупик. Ему стало жарко. «Нужно немедленно уходить», — решил он про себя. Он поднял руку, чтобы посмотреть на часы, но стеклышко циферблата запотело и запачкалось. «Я все угробил, — сказал он себе, — все с треском провалил…» Грейн хотел было встать, но остался сидеть.
— Я сказал не то, что хотел, — объяснил он. — У меня вырвались совсем другие слова. — Он смутился, но не внешне, как в молодые годы, когда он краснел, потел, терял дар речи, а внутренне. Нужно было что-то сказать, чтобы оправдаться, но Грейн как будто заранее знал, что своими речами сделает
Анна поднялась:
— Я налью еще кофе?
— Ну, что вы ответите моей жене? Она говорит ясно и прямо. Так же она разговаривает и со своим отцом. Она никого не щадит, а меня — меньше всех. Но вообще-то знайте, что чем сильнее человек, тем значительней его слабости. Существует, говорят, некий принцип компенсации, распространяющийся на все сферы… Может быть, вы и сами сможете в этом убедиться…
— И как же я смогу в этом убедиться? — спросил Грейн, испугавшись собственных слов.
— О, этого никогда не знаешь. До войны я думал, что в жизни есть законы и что дела подчиняются какому-то порядку. Я, как вам известно, был адвокатом и привык к определенному кодексу. У нас тоже был, если угодно, своего рода «Шулхан арух», [36] только светский. Однако с сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года я начал замечать, что нет такого безумия, которого бы не могли совершить люди. Я и сам не представляю, что могу натворить завтра. Один мой близкий друг, можно сказать друг дома, стал у гитлеровцев капо и помогал отправлять в Майданек собственную семью. Другой мой близкий знакомый творил подобные же вещи в России. Я где-то читал про сына, который засунул в печь своего отца…
36
«Шулхан арух» («Накрытый стол», иврит) — кодекс практических положений талмудического законодательства, составленный в XVI в. рабби Йосефом Каро.
— Террором можно всего добиться. Талмуд говорит, что если бы Хананию, Мишаэля и Азарию [37] били, они бы поклонились идолам. А это те самые юноши, которые согласились быть брошенными в печь огненную.
— А? Да, я знаю, я иной раз заглядываю в Танах. Есть террор разных сортов, но самый худший террор — это жалость. Если вы любите человека и к тому же жалеете его, вы способны на самые дикие поступки. В последние годы возник новый сорт убийства: mercy killing. [38] Совсем недавно в газетах писали о муже, застрелившем свою жену, потому что у нее был рак. Ради того, чтобы облегчить ее страдания, он стал убийцей и отправился в тюрьму.
37
Персонажи библейской книги Даниэль (Даниила), 3, отказавшиеся поклоняться идолам даже перед лицом угрозы смерти (в русской традиции Седрах, Мисах и Авденаго).
38
Умерщвление из милосердия, эвтаназия (англ.).
Анна вошла с кофе:
— Ну что вы оба решили?
— Твой друг Грейн — моралист. Он мне и Библию уже цитировал, — проговорил Станислав Лурье с блеском в одном глазу.
— Не такой уж он праведник.
— Я сказал, что террором можно каждого человека заставить совершить самые отвратительные поступки, даже святого.
— А? Святых нет. Вы, Грейн, все еще застряли в старых представлениях. Если вы увидите, что кто-то ради вас жертвует собой, то знайте, что он испытывает от этого наслаждение. Попробуйте удержать его от самопожертвования, и он вонзит в вас нож…