Шрифт:
Звонок был ранний, настойчивый, агрессивный.
— Алло! Слушаю вас, — стараясь быть спокойным, ответил Павел прижимая телефонную трубку к уху.
— Привет! Спишь, что ли?
Повисло молчание. Павел ждал звонка от семьи, которая находилась в настоящее время в деревне, и поэтому, услышав, отдаленно знакомый, но пока непонятно чей голос, слегка растерялся. Пока гадал, кто же этот может быть, трубка негодующе загудела:
— Пашка! Ты что, охренел что ли! Это же я, Виктор Лустенко! Ну, ничего
— Господи! — наконец, выдавил из себя Павел. — Витька! Это ты? Ты откуда звонишь, из Москвы? — он вскочил с кровати.
— Здесь я, здесь, в вашем городе, приехал в командировку.
— Подожди, — засуетился Павел, — ты где, в аэропорту, на вокзале? Я сейчас приеду.
— Не надо Паша, — меня встретили, и я уже устроился. Не беспокойся, увидимся обязательно. Я тебя найду сам. А теперь продолжай отдыхать. Благо сегодня воскресенье.
— Вить!.. — начал, было, Павел, но трубка ответила короткими гудками.
Приезд Лустенко очень взволновал Павла.
С Лустенко они вместе учились в Высшей школе КГБ. Были в одной учебной группе. После выпуска пути их разошлись. Павел был направлен на работу в Германию, А Лустенко, — в Таджикистан, на границу с Афганистаном.
Встретились они, спустя десяток лет, в Афганистане.
Павел был тогда заместителем начальника спецгруппы Кабульской резидентуры КГБ, а Лустенко, советником начальника отдела контрразведки зенитно-ракетной бригады 2 Армейского корпуса ДРА.
После Афганистана, Павел был направлен в этот южный город, где, почти сразу после распада СССР, ему было предложено уйти на пенсию. А Лустенко, был тогда направлен на Лубянку, в Центральный аппарат КГБ. Встречаться не встречались, но изредка перезванивались. И вот, спустя почти двадцать лет, должна произойти их неожиданная встреча.
Почти весь день Павел занимался уборкой квартиры, сходил в магазин, закупил продуктов и пару бутылок коньяка. Гость мог появиться в любое время. Незаметно наступил вечер. Ужинать не хотелось. Он достал из холодильника бутылку коньяка, плитку шоколада. Налил немного в стакан, выпил, бросил кусочек шоколада в рот и вышел на балкон.
Двор постепенно затихал и пустел. Быстро сгущались сумерки. Небо высветили звезды. Наступала ночь. Павел посмотрел на звезды, и усмехнулся: Нет, это были не те звезды, не афганские. Те были близкие, крупные, яркие. А эти звезды маленькие и далекие.
Он тяжело опустился на стул, закурил сигарету. Сделав пару затяжек, притушил и аккуратно положил окурок в стоявшую рядом со стулом пустую консервную баночку. Снова пробежал взглядом по звездам, закрыл глаза и погрузился в воспоминания…
На память пришла последняя встреча с Лустенко. Это было весной 1985 года в Кандагаре…
Вспомнил аэропорт, где его тогда встретил Лустенко. Аэропорт всегда поражал его своей оригинальной постройкой. Это строение из стекла
Виктор, тогда появился неожиданно. Вылинявшая на солнце афганская военная форма, на широком офицерском ремне, в потрепанной брезентовой кобуре «ТТ», и закрывающая половину обгоревшего на солнце лица рыжеватая с проседью борода. Все это делало его похожим на ковбоя из какого-то старого американского фильма. Не хватало лишь широкополой ковбойской шляпы.
Тепло поздоровались и, не тратя времени на разговоры, направились к открытому, видавшему виды уазику, который стоял на бетонной площадке, рядом с печально известным «черным тюльпаном».
Кто знает, было это простым совпадением, или нет, но когда Павел появлялся в Кандагарском аэропорту, «тюльпан» всегда находился на этой стоянке. И охранялся всегда одним и тем же, вечно полупьяным прапорщиком.
Павел познакомился с ним при довольно печальных обстоятельствах.
Вспоминая их, он невесело усмехнулся. Тогда он возвращался в Кабул. И, как всегда, когда куда-то спешишь, срабатывает пресловутый «закон подлости». Так случилось и в тот раз. Из-за серьезной поломки вылет АН-12, на котором он должен был возвращаться, откладывался на неопределенное время. Пришлось обежать несколько бортов, чтобы выяснить, какой из них в ближайшее время пойдет на Кабул. Таких было два. Оба Ан-26. Один советский, другой афганский. Павел выбрал советский, вылет которого был запланирован через час.
Встретил тогда Павла все тот же прапорщик, он же борттехник «тюльпана». Был он в хорошем подпитии, но держался и разговаривал с Павлом, вполне прилично. Окинув мутными усталыми глазами просителя, который в мятой и грязной афганской военной форме, заросший недельной щетиной, и болтавшимся на плече трофейным, спецназовским автоматом, был похож, черт знает на кого, попросил сигарету, закурил, и только потом, икнув в сторону, негромко сказал:
— Командир, мне не жалко. Но вряд ли ты согласишься лететь в одной компании с теми ребятами, — повел он красными глазами в сторону грузового люка.
— Может быть, ничего…. Как-нибудь, — неуверенно промямлил Павел, уже понявший, каких ребят имел в виду прапорщик.
— Ну, как хочешь, командир, — безразлично пожал тот плечами, и, не оборачиваясь, пошагал в сторону открытого грузового люка.
Павел уже много повидал за свою жизнь, но, то, что он увидел тогда, потрясло его. На полу грузового отсека, оставив для прохода только небольшой коридорчик, рядами стояли до десятка вздутых цинковых гробов. В голове каждого поблескивало стеклышко маленького квадратного окошечка. Стоял густой трупный запах.