Тени прошлого
Шрифт:
— Слушай, Сеня, — Павел уперся жестким взглядом в Веригина, — не юли вокруг, да около. Говори, что от меня надо.
— Хорошо, я был уверен, что мы поймем друг друга. Я знаю, что ты можешь мне связаться с Лустенко. Передай, что я хотел бы встретиться с ним.
— Не обещаю, но попробую передать, если он только не уехал.
— Не уехал, не уехал, — усмехнулся Веригин. — Здесь, — протянул он Павлу свою визитку, — все мои телефоны. Пусть позвонит. Я согласен встретиться с ним в любой, — официальной, и неофициальной обстановке…
Павел вышел на Лустенко по мобильному телефону сразу, как только оказался в своем автомобиле…
— Боже-е мой! Витя! — явно с наигранным радушием раскинул в разные стороны руки Веригин, поднимаясь из-за стола навстречу гостю.
— Проходи, проходи, присаживайся. — Он подхватил Лустенко под локоть, и подвел к стоящему напротив стола креслу.
— Это сколько же мы не виделись? — деланно засмеялся он, опускаясь в свое, похожее на царский трон, кресло.
— Да уж, пожалуй, перевалило уже за двадцать годков, — в тон ему ответил Лустенко.
— Летит время, лети, — с грустью покачал головой Веригин, и вдруг, его словно прорвало. А помнишь, Балашиху?.. Кабак, «Бычий глаз»! В кабак тот пускали только наших, с «Объекта»!
Закатив глаза, Веригин захохотал, — а какую брюнетку ты там отхватил!.. А? — подмигнул он и снова закатил глаза.
— Не я, Сеня, не я…. Ты перепутал…. То был Женька Боровик…
— А…да, да… Точно, Женька…. Вот летит время, — явно сбавляя пыл наигранного радушия, забормотал Веригин и, достав платок, трубно высморкался. Интересно, где он сейчас?
— В Киеве. Тоже на пенсии…
— Ну, и как ты меня нашел? — прервав гостя на полуслове, Веригин неожиданно прошелся он барственным взмахом руки по кабинету.
— Слов нет, Семен, слов нет! — Зная слабость Веригина к роскоши, и подыгрывая тому, поднял обе руки Лустенко. — Один полированный стол, что значит, — махнул он по полировке рукой.
Знал Лустенко, как шагал его однокашник по этой жизни. Ради карьеры шел буром, сметая все и вся со своего пути, забывая при этом, что существует еще и совесть, и порядочность, отдавая предпочтение лжи, лести, угодничеству и подлости.
И наблюдая сейчас за этим самодовольным, обрюгсшим с висящими брылями, лицом, которое и близко не напоминало того юного старшего лейтенанта с факультета военной контрразведки, Лустенко с неприязнью думал, сколько на совести этого человека загубленных судеб. На память неожиданно пришел случай с сыном своего товарища, в те далекие годы, — заместителя командира авиационного полка далекого Приморья.
Сын его тогда был курсантом выпускного курса высшего военного авиационного училища летчиков, который курировал отдел военной контрразведки, руководимый Веригиным…
А началось все с того, что в одной из дискуссий, спровоцированных агентом из числа курсантов, этот паренек имел неосторожность усомниться в правильности политики СССР области экономического строительства…. И все. Сотрудник Веригина, с его санкции, заводит на паренька дело оперативной проверки с окраской «Антисоветская агитация и пропаганда». А дальше? Дальше все, как обычно бывает в подобных случаях: Паренька исключают из кандидатов в члены КПСС, и, конечно же, из училища. Из Приморья срочно прилетает отец. Встречается с начальником училища, который, беспомощно разводя руками, ссылается на Особый отдел. От встречи с отцом паренька, Веригин уклоняется.
Немного позднее Лустенко связывается по телефону с Веригиным. Тот клянется, что лично будет ходатайствовать о восстановлении отчисленного через год, но…. Абсолютно ничего не делает…
По взгляду полному злобы и ненависти, который Лустенко успел поймать, он понял, что Веригин видит фальшь в его восхищении, и, конечно же, не удивился этому. Они оба знали, что ведут игру, которая является преддверием острой между ними схватки. И каждый, наблюдая за оппонентом, гадал, что же известно о нем его оппоненту…
Бывший хорошим психологом, Лустенко, наблюдая за Веригиным, пришел к выводу, что тому пока не известно, что пакета с героином, подброшенным его людьми в один из боксов, там уже нет. Его еще вчера вечером, обнаружили и изъяли его специалисты. Было предельно ясно, что Веригин пригласил его к себе, не просто так, а специально, чтобы предъявить, обнаруженный на автопредприятии, героин.
Его нервозность, частые взгляды на телефонный аппарат, все говорило, что «работа» его людей на автохозяйстве, все еще ведется.
— Семен, — нарушил затянувшееся молчание Лустенко. — Ты через Пашу Калинника передал, что хотел видеть меня. Хотелось бы знать, по какому вопросу? Если просто пообщаться, как с бывшим однокашником, извини, зная тебя, я этому не поверю.
Веригин откинулся на спинку кресла и, с шумом выдохнув воздух, произнес:
— Да, ты прав. Встретиться с тобой я хотел совсем по другому вопросу…
— И поэтому установил за мной «наружку»? — перебил его Лустенко.
— Можно подумать ты все это время сидел, сложа руки, — в тон ему ответил Веригин.
— Конечно, — кивнул Лустенко. — Я не скрываю этого. Я знал, что рано или поздно встречусь с тобой, и поэтому присматривался, кем и чем, в настоящее время стал Сема Веригин. И узнал, что Сема, помимо выполнения своих, сугубо профессиональных обязанностей, работает еще на некую корпорацию, которая его за оказываемые услуги, неплохо прикармливает…
— Да ты, в своем уме?! — едва не задохнувшись, возмутился Веригин. — Как ты смеешь!
— Смею, Сеня, смею, и в уме я своем, — невозмутимо ответил Лустенко, после чего снова наступила затяжная пауза.