Тени в янтаре
Шрифт:
— Нет, — отвечает Император, коротко, но спокойно.
— Ясно-ясно, — выбираю еще одну чарку, теперь ту, что с другой стороны, справа, подальше от меня. — Двуликие опасны вдвойне. Они могут жаждать мести, но есть и другой вариант.
Осушаю чарку, а Император едва заметно дергается, будто хотел бы услышать, что я скажу дальше, но понимает, что я могу в любой момент умереть и не рассказать этого.
Жду. Секунда, словно год, но она проходит. Потом следующая. Следующая. Жива?..
Выдыхаю, по толпе проносится вздох облегчения. Хм, неужели они не хотят, чтобы я тут скрючилась в посмертных судорогах?
— Говори, — требует Император.
— Вам нужно подумать очень внимательно, — отвечаю смело, продолжая предсмертный возможно диалог, — был ли это злой дух, желавший насолить именно Вам. Ведь в таком случае у Вас хотя бы будет шанс от него избавиться. Есть один описанный случай: юная дева жила своей мирной жизнью, работала при дворе высокого чиновника, но однажды ее возжелал его сын.
— Девушку он соблазнил, но связь была запретной, однако, жениться на ней он не хотел. Сгорая от стыда, юная дева совершила запрещенное и ушла из жизни, но вся скопившаяся злоба и ненависть вернули ее двуликой. К счастью, двуликие всё же духи и им требуется время, чтобы привыкнуть к тому, кем они являются.
Моя ладонь потянулась за следующей чаркой, той, что последняя в верхнем ряду. Но выбрала я ту, что слева. Взяла.
— Она стала являться зловещим видением к юноше, забирая все его яркие сны, питаясь ими, становясь сильнее. Убивать его она не хотела, только свести с ума, как и она сама потеряла свой рассудок. Зуб за зуб, глаз за глаз, месть, которая требовала быть осуществленной…
Я поднесла чарку к губам, когда Император сжал края подлокотников, напряженно и пристально наблюдая за мной. Я же поняла главное: да, немного безрадостно, но разговор хотя бы отвлекал.
Все замерли, а я… сделала то, что требовалось. Осушила еще одну чарку… зажмурилась, замерла. Тишина звенела в ушах, если не открывать глаз, можно подумать, что я здесь одна.
Секунда, вторая, третья… жива.
Вздох облегчения пронесся по толпе, снова открыла глаза, посмотрела на Императора. Он был в нетерпении, сел поудобнее, кивнул мне, мол, «продолжай».
Чарок осталось три.
— И вот однажды девушка нашла способ, как обрести силу, подобно которой не победить, — продолжала я. — Она обрела будто бы плоть, стала почти похожей на человека, не отличить. Но вот незадача: что делать с ее лицом, которое все прекрасно помнили? Явилась она в один из темных кварталов города, разыскала тысячи невинных лиц и забрала их себе, превратившись в совершенно нового человека.
Я поводила ладонью над оставшимися чарками, коснулась каждой из них, но всё еще не могла определиться с выбором.
— Она их убила? — Словно я была искусной рассказчицей, а Император — ребенком, которому я читала сказку на ночь, спросил Правитель.
Это невольно вызвало во мне улыбку, которую я с трудом сдержала.
— Она похитила у них нечто большее, — ответила я, взглянув на Императора. — Их мечты.
Поскольку мой рассказ слышала вся толпа, присутствующие точно так же следили за развитием истории, по залу пробежался шепоток, а затем кто-то начал шикать, боясь пропустить хоть слово. Я же сосредоточилась на чарках. Итак, какую из трех? Мне уже трижды повезло и осталось либо два раза везения, либо один — не то, чего я хотела.
— Что было дальше? — Нетерпеливо потребовал Император, понимая, какой выбор я совершаю.
— Дальше? — Я улыбнулась. — Девушка вернулась в дом чиновника, появившись там, словно видение. И так случилось, что снова приглянулась она его сыну, впрочем, того она и добивалась. Сын снова пожелал сделать ее своей, не зная, кто скрывается под личиной невинной красавицы.
Я всё-таки выбрала чарку, ту, что последняя в ряду сверху (надо хоть с ним разобраться), взяла ее и сжала, набираясь смелости, чтобы осушить. Император нервно переводил взгляд с чарки на моё лицо и обратно. Он хотел продолжения, а я тянула время, оттягивая неизбежное.
— У двуликих есть один важный недостаток, отличающий их от живых, — чарку я уже подносила к губам, — так их можно распознать среди нас. Выглядят они, как живые, ходят, как живые, но их кожа холодная, словно лед. Они обретают плотность благодаря чужим энергиям, но в живых это их на самом деле не превращает.
Я поднесла чарку к губам, а Император выпрямился, напрягшись сильнее.
— Что дальше? — Потребовал он, останавливая меня от последнего движения.
— Дальше? Они встретились тайно и уединились. Двуликая не давала к себе прикасаться, не выдавая своей сущности, а сын чиновника жаждал ей завладеть. Но, как известно, тот, кто хочет — добивается. Вот и…
Я осушила чарку неожиданно, снова волна вздохов и охов. Я уже устала от постоянного напряжения, ожидая неизбежного, а потому голова меня чуть подвела. Слишком резко откинула ее назад, а потому покачнулась. Все вздрогнули. Поймав на мгновение взгляд Императора, я заметила в его глазах сожаление. Будто он не узнает, чем дело кончится. А что? Разве он будет переживать за мою жизнь?
Я покачнулась несколько раз, потом сделала вздох, еще один, и еще… жива. Очередное облегчение.
— Итак, они остались вдвоем, — улыбнулась я, будто радуясь, что привлекаю внимание. — Месть почти осуществилась, девушка позволила к себе прикоснуться, а юноша внезапно понял, что перед ним не та, кого он выбрал для своих утех. В миг ее прекрасное лицо вернулось к истинному, и юноша в ужасе ее узнал.
— Была двуликая беспощадна, собираясь мучить того, кто поступил с ней так ужасно. Однако случилось неожиданное: юноша стал просить прощения. Он не просил пощады, только прощения. Девушка сжалилась над ним, и они проговорили всю ночь. Юноша испытал истинное сожаление, а девушка… Когда она была живой, она полюбила юношу. И теперь пробудилось в ней сострадание. Не погубила она юношу, а с первыми петухами растворилась она в предрассветных сумерках и более не беспокоила того, кто погубил ее.
— И… всё? — Император казался огорченным и негодовал.
— Суть данной истории в том, что каждый злой дух мечтает о мести, но за ней может крыться нечто большее. За что он мстит? Что сделал ему тот, кто пробудил в нем эту жажду? Если это понять, можно победить. Но только в том случае, если раскрыть мотивы двуликого.
Мы снова смотрели друг другу в глаза, Император не гневался, я не боялась, мы договаривались. Он понимал. Понимал, что я даю ему подсказку, какую, возможно, могли дать ему его спириты, но опасались это делать. И только в такой момент я могла позволить себе говорить столь смело.