Тени «Желтого доминиона»
Шрифт:
Джунаид-хан приказал убить Аннамурата. Убили, но правду убить не смогли… А что Эшши-хану надобно? Разве он лучше своего отца? Разве волчица родит ягненка?!
Старому Мергену не все еще было ясно до конца. Но, думая об увиденном, пережитом на колодце Святого Абдурахмана, он припомнил одну взбесившуюся в ауле собаку, без разбора кусавшую всех – и людей, и животных… Ее тогда уничтожили.
Наверное, так уж устроен мир, что его непременно должны населять люди и волки, ангелы и шайтаны… Вообще-то Мерген-ага думал о мире, о людях лучше, чем они есть на самом деле, лучше думал и об Эшши-хане, и об Атда-бае, обо всех, кто встречался на его жизненном пути.
Человеку,
Дебют «чёрного ангела»
В последнее время активизировались контакты главарей бухарской и туркменской эмиграции, между ними часто курсируют специальные курьеры… Они не оставляют надежды о походе на Бухару и Туркмению… У Ибрагим-бека много оружия, припрятано до 1500 винтовок… Джунаид-хан скоро выедет из Герата…
С осени 1929 г. большой интерес стали проявлять англичане к предстоящим выступлениям (басмаческих отрядов) и попыткам… объединить ряд басмаческих главарей для одновременного и совместного похода на советскую территорию. Главным образом англичане прилагают все усилия для активизации банды Джунаид-хана и выступления ее вместе с Ибрагим-беком. С этой целью английским военным атташе майором Стевени был командирован в январе 1930 г. английский агент…
В тот день урочище с утра напоминало большой караван-сарай: седоки на конях, верблюдах, ишаках съезжались к продолговатому глинобитному дому, построенному вблизи юрт Атда-бая, разгружали пузатые чувалы, набитые каракулем и верблюжьей шерстью, бурдюки с топленым маслом, свежей брынзой весеннего посола… Здесь же, на такыре, лежали связанные горки шкур – лисьих, волчьих, джейраньих… Все это добро свозилось скотоводами и охотниками округи во вновь организованный «байский колхоз» во главе с Атда-баем.
До поры до времени скрытый, а теперь уже явный враг советской власти был Мами Курбанов, долго работавший председателем аулсовета, имевший в окружкоме покровителей из числа националистов. Под чужой фамилией сумел протолкнуть кандидатуру Атда-бая в председатели «колхоза».
Скотоводы сносили грузы в глинобитный дом, уже и без того забитый до потолка чувалами, большими фанерными ящиками. У входа, за столиком, сидел мужчина в серой каракулевой папахе, с острыми, выпиравшими из-под серого френча плечами. Внимательно поглядывая на входивших, он щелкал костяшками конторских счетов, делал какие-то пометки в блеклых листках, а когда на складе появился Атда-бай, почтительно поднялся с места, вполголоса доложил:
– На один караван, бай-ага, уже набралось. Даже побольше…
– Слава Аллаху скажи, Михаил! – Атда-бай довольно крякнул. – Гяуром был, гяуром остался… Вроде и язык ты наш хорошо знаешь, а к обычаям нашим никак не привыкнешь.
– Это всё оттого, бай-ага, что рос я сызмала среди крещеных татар. – Михаил поднял на Атда-бая водянисто-светлые смеющиеся глаза. – Язык их с вашим больно схожий, потому и калякаю по-туркменски…
– Татары – и крещеные?! – удивился Атда-бай. – Я всегда их знал как истовых служителей ислама…
– Да, татары, как и туркмены, магометане… Говорят, когда Иван Грозный, был такой царь у русских, завоевывал Казань, то часть татар обратил в свою веру. Эти татары потом поселились и на Урале, по соседству с нашей деревней.
– Все смешалось на этом свете, – злобно забубнил Атда-бай. – Белое и черное, чистое и поганое…
– Вы напрасно так говорите, бай-ага, – глаза Михаила чуть потемнели. – Не кажется ли вам, что своими суждениями вы оскорбляете меня, своего бухгалтера и – главное – единомышленника. И у вас, бай-ага, не совсем по-восточному получается. Что думаете, то и говорите…
– Не всякий знает свои недостатки, – примирительно произнес Атда-бай. – Но хорошо, если верблюд знает, что у него шея кривая.
Они оба разом засмеялись. Атда-бай мелким старческим смешком, как-то нехотя, а Михаил – громко, раскатисто, по-молодому, беззаботно.
Ярмамед снова стал похож на караван-сарай в базарный день. На нескольких десятках верблюдов сюда доставили зерно, сахар, чай, рис, кишмиш и терьяк, которого хватило бы на целый год тысяче заядлых опиоманов. Часть товаров прибыла из Ирана, многие – из Хивы, а прислал их все тот же торговец и узбекский бай Абдулла Тогалак, пронырливым людям которого были хорошо ведомы и разбойные дороги, и тайные контрабандные тропы. Хотя Советы и прикрыли частную лавочку, но он держал нос по ветру, знал, что кое-где недруги новых властей позаботились упразднить базары, сделали так, что из рук вон плохо торговали государственные предприятия, а закупка у населения сельскохозяйственного сырья была вовсе сорвана. Потому в отдаленных скотоводческих районах скупку сырья перехватили дельцы. Потому и кочевники округи Ярмамеда шли на поклон к Атда-баю. Тут еще по кочевьям слух прошел, что Атда-бай у советской власти в фаворе и назначен башлыком – главой, председателем над кочевниками, а в помощь ему, чтобы повиновались, прислан из Ташауза русский комиссар Михаил Грязнов. И теперь все налоги со скотоводов собирали десять сборщиков, назначенных самим Атда-баем.
Люди Абдуллы Тогалака не рядились, не торговались – таков был наказ хозяина. Они разгрузили верблюдов, дали им роздых, а затем погрузили все, что было припасено на складе Атда-бая, который, вручая им небольшой пакет с понятными только ему и Грязнову расчетами, сказал:
– Передайте вашему благодетелю, пусть пришлет следующий караван через месяц.
Едва караван скрылся из виду, Атда-бай позвал к себе всех десятерых сборщиков налогов. Они уже знали, что к баю надо идти при оружии, на конях, готовыми отправиться в дорогу.
И ушли на дальние колодцы тяжело груженные верблюды, чтобы доставить басмаческим сотням все, что выменял Атда-бай у Абдуллы Тогалака. Тут уже хромец не скупился – не свое отдавал, а взамен юзбаши щедро присылали ковры, парчу, золото, украшения. Долг, как говорится, платежом красен.
Едва уехали сборщики, как в урочище влетел на коне Мами Курбанов, резко осадил у юрты Атда-бая взмыленного ахалтекинца и, забыв даже поздороваться, бросил с порога:
– Пропали мы, бай-ага! Плохи наши дела!.. – Мами, рослый и грузный мужчина, плюхнувшись на ковер, схватился за голову. – Что делать? Не убежишь – не спасешься, а в Иран с собой не захватишь…