Теория государства
Шрифт:
Иными словами, современная демократия «выросла» из национального государства. Не могла не «вырасти».
Поскольку нация заявляется субъектом и даже источником власти, то и составляющие ее граждане / подданые тоже должны считаться властными субъектами и даже в каком-то смысле источниками, а значит, им вроде бы положены политические права и свободы. Точнее, они им вроде бы изначально принадлежат. Следование этой логике неизбежно приводит к необходимости строительства демократических (в современном смысле) институтов и внедрения демократических практик.
Впрочем, поначалу нации делили цензами, жестко дискриминировали женщин, бедняков, иноверцев, «цветных» и пр., считали, что представителями наций (депутатами парламентов, выборными чиновниками) могут быть лишь состоятельные граждане / подданые, что самовластвование наций должно выражаться только в избрании представителей, каковые вправе и даже обязаны действовать совершенно автономно от избирателей, «неответственно». В общем, обходились «недо-демократией», «полудемократией» (это в лучшем случае). Однако по мере дальнейшего культурного и социального выравнивания, если угодно, «упрощения» (по Константину Леонтьеву), пришло понимание, что необходим порядок, основанный на признании власти «всеми», на согласии «всех», на ответственности властвующих перед «всеми». Порядок, базирующийся на формальном равноправии (равенстве перед
Всеобщее равное избирательное право, в частности, утвердилось далеко не сразу, многие десятилетия его понимали в лучшем случае как всеобщее избирательное право мужчин (в Швейцарии женщины получили избирательные права лишь в 1971 г.! [279] ). Но, как известно, «прогресс не остановить». В декларации прав человека и гражданина, принятой французским национальным учредительным собранием 26 августа 1789 г., говорилось: «люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе» (ст. 1) [280] . Соображения «общей пользы» заставляли вводить, а затем корректировать и, наконец, снимать цензовые ограничения и т. п. [281] . В XX в. Тренд к максимальному расширению избирательного права стал всеобщим. «все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах» – сказано во всеобщей декларации прав человека, провозглашенной генеральной ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г. [282] . Понадобилось всего 150 лет. Арон верно писал: «в конечном счете идеи обладают непреодолимым могуществом. Сделать, хотя бы на уровне мифа, народ средоточием народовластия невозможно, не расширяя постепенно избирательного права. Преобразование общества ускоряется обращением к демократическим идеям». [283]
279
И то лишь на федеральном уровне. На кантональном реформа затянулась до 1991 г. В Лихтенштейне женщинам позволили избирать и избираться в 1986 г.
280
«Les hommes naissent et demeurent libres et 'egaux en droits. Les distinctions sociales ne peuvent ^etre fond'ees que sur l'utilit'e commune» (www.textes.justice.gouv.fr/index.php?rubrique=10086&ssrubrique=10087&article=10116).
281
Как справедливо указывает Максим Момот (в одной из своих пока еще не опубликованных статей), переломным пунктом на пути утверждения демократического подхода «один человек – один голос» стала избирательная реформа 1867 г. В Соединенном Королевстве, хотя и не утвердившая всеобщего избирательного права (активное избирательное право тогда распространили на нанимателей жилья, платящих за найм не менее десяти фунтов стерлингов в год, то есть на мелкую буржуазию, зажиточных наемных рабочих и т. п., – это увеличило количество избирателей в городах более чем в два раза), но ясно продемонстрировавшая неуклонную логику развития в этом направлении. Реформировать избирательную систему подобным образом пытались и ранее, особенно активно во Франции. Однако постепенное утверждение знакомой нам модели в ядре Британской Империи придало ей ту степень респектабельности, каковую не могли обеспечить никакие французские революционеры.
Чарльз Тилли по этому же поводу писал, что, мол, пока Франция давала уроки революции (в 1789—1782, 1830, 1848, 1870 гг.), Британия давала уроки демократии (Тилли Ч.Борьба за демократию в Европе. 1650 – 2000 гг. М., 2010. С.8).
282
www.un.org/russian/documen/declarat/declhr.htm.
283
Арон Р. Указ. Соч. С.710.
«Les id'ees ont `a la longue une puissance irresistible. Il est difcile de placer la souverainet'e populaire, f^ut-ce mythiquement, dans le peuple, sans 'elargir progressivement le droit de sufrage, sans g'en'eraliser la citoyennet'e. En invoquant les id'ees d'emocratiques, on pr'ecipite la transformation de la soci'et'e» (Aron R. Op. cit. P. 139).
Ключевую роль в утверждении современной демократии сыграл повсеместный неуклонный рост численности народонаселения, а также потребность максимально использовать его потенциал при ужесточении глобальной конкуренции в индустриальную эпоху, обеспечивать мобилизации во время кризисов и войн и т. д. После Первой мировой войны стало окончательно понятно, что без демократии в том или ином виде (либо более-менее убедительной ее имитации) крайне затруднительно властвовать над «массами», организовывать и контролировать их.
Это все остается актуальным и в нашу постиндустриальную эпоху что бы ни говорили проповедники реставрации цензов (как либерального, так и антилиберального толка). [284]
3.5.1. Раньше я уже указывал на отождествление понятий демократии и либеральной демократии. Сейчас хотелось бы остановиться на этом немного подробнее.
Либерализм – идеология, а скорее, комплекс идеологий (классический либерализм, социал-либерализм, либертарианство, неолиберализм и пр.), основанных на объявлении индивидуальной свободы, индивидуализма и свободной конкуренции высшими ценностями, постулировании приоритета личностного начала над коллективным, неприкосновенности личности и частной собственности. [285] Сам по себе либерализм элитарен и изначально не предполагал ни равноправия, ни демократии, хотя с течением времени был вынужден с ними смириться.
284
В конце XX в. Страны Запада столкнулись с проблемами, вызванными обильной миграцией из менее развитых и при этом нередко культурно чуждых стран (в том числе из бывших колоний). Иммигранты, приобретая гражданство, то есть формально вливаясь в новые нации, оказываются в массе по тем или иным причинам неспособными полноценно интегрироваться в них фактически, то есть принять культуру новой родины, проникнуться лояльностью к ней и т. д. Более того, часто отмечается и активное нежелание интегрироваться, причем не только у самих иммигрантов, но и у их потомков во втором-третьем поколениях (!). Еще больше трудностей создает нелегальная миграция. Распространяется ксенофобия, в том числе кириофобия (враждебное отношение к коренному населению, от греч. – хозяин), растет этническая преступность, усиливается угроза национал-экстремистских и террористических вылазок. В США многие исследователи констатируют появление «второй нации» латиноамериканского (в первую очередь мексиканского) происхождения (см., например: Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004. С.347 – 402). Во многих Европейских странах (Франция, Соединенное Королевство) дестабилизирующим фактором стали мусульманские диаспоры. О национальном единстве в таких условиях говорить все труднее и труднее.
285
«Необходимо рассматривать либерализм как последовательную, объемлющую, метафизическую систему. Обычно исследуют только тот экономический вывод, что из свободной хозяйственной конкуренции частных индивидов, из свободы договора, свободы торговли, свободы ремесел сами собой получаются социальная гармония и наибольшее возможное изобилие. Но это – только один случай применения всеобщего либерального принципа. Совершенно то же самое [утверждается], что из свободной борьбы мнений возникает истина как гармония, которая сама собой образуется в результате соревнования. Здесь заключено также духовное ядро этого мышления вообще, его специфическое отношение к истине, которая становится простой функцией вечного соревнования мнений. По отношению к истине это означает отказ от окончательного результата» (Шмитт К. Духовное состояние современного парламентаризма//К. Шмитт. Политическая теология. С. 187).
Либеральные демократии суть современные демократии, организованные на принципах свободы индивидуального политического волеизъявления (слова и действия), публичной политической конкуренции, «сдержек и противовесов» (то есть неприемлемости централизации и особенно концентрации власти), идеологического плюрализма (в пределах, не угрожающих либеральным основам), а также правопочитания (особого почтения к праву – не к любому, разумеется, а лишь к основанному на доктринах прав человека, «святости» собственности и пр. – и правовым процедурам, отсюда «rule of law», «Rechtsstaat», «правовое государство»). Даже в теории это по определению подходит далеко не всем, не всегда и не во всем, поскольку требует в первую очередь индивидуалистической и плюралистической политической культуры.
Обобщая политическую практику XX в., известный политический публицист Фарид рафик Закария выделил либеральные автократии (liberal autocracies) и нелиберальные демократии (illiberal democracies). Первые – либерально-недемократические (либерально-гегемонические) режимы, подготовившие или готовящие почву для либеральных демократий: режим на Тайване при Цзян Цзеши (Чан Кайши) и Цзян Цзинго в 1949 – 1988 гг., режим в Чили при Аугусто Хосе Рамоне Пиночете Угарте в 1974 – 1990 гг. И т. д. Вторые – соответственно, нелиберально-демократические режимы, возникающие в результате несвоевременного, неполного, неудачного, неэффективного, намеренно искаженного копирования западных моделей. В число нелиберальных он включил и российскую демократию [286] . Естественно, все это не раз говорилось и до Закарии, но он высказался откровеннее многих, емко и, главное, очень вовремя – в 2003 г.
286
Закария Ф. Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами.
М., 2004. С. 49, 87 –122, 278 – 279 и др.
Закария утверждает, что к началу 2000-х гг. «почти половина „демократизирующихся“ стран мира» представляли собой нелиберальные демократии (С.99).
За десять лет до этого, когда только-только рухнул советский союз и советский блок и либеральный Запад провозгласил себя победителем в «холодной войне» (ссср в действительности погиб не столько в результате «поражения», сколько из-за внутренних системных ошибок, допущенных еще при его основании), когда мир окончательно глобализировался, показалось, что альтернативы западной либеральной демократии нет и не может быть. Френсис Фукуяма со своим «End of History» («концом истории») [287] тогда выглядел чуть ли не «пророком».
287
Fukuyama F. Te End of History and the Last Man. N.-Y., 1992; Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2005.
Однако очень скоро неадекватность такой картины мира стала очевидной. Глобализация, как оказалось, означала не только потенциальное глобальное доминирование западных держав или отдельно взятых сша, но и новые шансы для незападных государств. Некоторые из них буквально на глазах кратно увеличили свое богатство и мощь за счет повышения спроса и, как следствие, роста цен на энергоносители, переноса к себе промышленных производств из Европы и Северной Америки, реализации потенциала своих граждан / подданых, своего бизнеса на открытых финансовых рынках, в сфере новых технологий (в том числе информационных, биологических) и т. д. При этом их политические модели и в частности подходы к демократии отличаются от западных, порой довольно существенно. В 2000 г. Начался новый этап восстановления России и он сопровождается, в том числе, глубокой коррекцией либерально-демократического проекта, консенсусно принятого нашей элитой в 1991 – 1992 гг. В условиях, пока Запад рассматривался как «доминатор», победивший всех раз и навсегда, на это можно было не обращать внимания или отмахиваться, дескать, «подтянутся», «иного не дано». Но когда «конец истории» пришлось то ли отсрочить, то ли вообще отменить, встал вопрос о более объективной оценке.
Взгляд Закарии – во-первых, взгляд западного человека, во-вторых, взгляд больше либерала, чем демократа. Поэтому либерально-недемократические государства (кстати, как правило, «вассалы» сша) в его описаниях выглядят явно «приличнее» и «перспективнее», чем нелиберально-демократические [288] . Поэтому он признает допустимым некое ограничение демократии – в том числе на Западе, в том числе в сша! – ради защиты свободы, страдающей от злоупотреблений избыточной демократиией (и даже призывает к такому ограничению) [289] , и критикует насаждение демократии в тех странах, где политическая культура недостаточно либеральна или вообще не развита [290] . И поэтому же он всерьез не рассматривает возможность сознательного отказа от либерализма и сознательного же строительства альтернативной нелиберальной демократии.
288
Закария Ф. Будущее свободы. С. 49—50, 83, 278 – 279 и др.
Например, Закария, относя Китай и многие другие восточноазиатские государства скорее к либеральным автократиям, довольно своеобразно защищает их от обвинений в «нелиберальности»: «В настоящее время Восточная Азия представляет собой смесь либерализма, олигархии, демократии, капитализма и коррупции – то есть весьма напоминает Запад примерно в 1900-м г. Вместе с тем большинство восточноазиатских стран существенно более либеральны и демократичны, чем множество других стран, к Западу не относящихся» (с. 50).
289
Там же. С. 171 – 216, 219 и др.
Очень показательная цитата: «Сегодня нам необходима такая политика, в которой демократии было бы не больше, а меньше» (с.274).
290
Закария Ф. Будущее свободы. С. 97, 161, 165 – 170 и др.