Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Георгий Зверев уважал Илона Маска, любил
Калифорнию (и ролл «Калифорнию»), обожал шведскую социал-демократию, немецкое порно, Нетфликс и «Альпину Паблишер».
Короче, Георгий Зверев был мерзкий и нудный буржуа. Это был средний буржуа, который мечтал стать крупным. Этим, пожалуй, мы могли бы и ограничиться при его описании.
Когда в жизни Зверева появилась Сонечка, он решил стать ответственным родителем. Ещё когда жена была беременна, он закупил кучу книжек по воспитанию, и начал усиленно их штудировать. Не будучи педагогом, он добился весьма интересных результатов.
Два месяца Зверев был занят педагогическим самообразованием. Этого ему хватило, чтобы прийти к определённым выводам.
Георгий Зверев не был человеком озабоченным. Ему просто не хватало времени, чтобы быть озабоченным хоть чем-то, кроме своих денег. Бизнес занимал весь его разум, и там не оставалось места для постоянных размышлений о дочери. Тем не менее, он решил, что хочет вырастить здоровую девочку. Здоровую – то есть высоко мотивированную и настроенную на успех, не страдающую комплексом вины и вообще по возможности не страдающую, не склонную к самокопанию и созависимости, не стеснённую общественными условностями. Короче, он хотел, чтобы Соня не страдала ничем из того, о чём писали в популярных книжках. И он начал воплощать свои мечтания в жизнь. Точнее, хотел начать, но получилось как-то вяло. Он постоянно работал, а потому заниматься дочерью времени у него не было. Единственная книжная рекомендация, которую он смог выполнить, – это не стыдить дочь по любому поводу. Впрочем, и это он выполнял не потому, что очень хотел, а потому, что времени стыдить Соню у него не было. Мама же на воспитание дочери плевала с высокой колокольни. Она слишком была занята собой – своим творчеством, своими воспоминаниями, своими отношениями, своей жизнью. Она ездила по зарубежным курортам, много отдыхала, но всё равно вечно была уставшей. Она постоянно принимала антидепрессанты, пила алкоголь. Иногда Зверев устраивал в городской галерее выставки её картин. Она постоянно участвовала в тусовках местной элиты. Со временем мама всё больше уходила в себя, и на Соню особого внимания не обращала. Если девочка требовала к себе внимания, мама начинала истерить.
– Ты не понимаешь, как мне плохо?! – громко кричала она на Соню. – Ты видишь, что я не в ресурсе?! Иди поиграй сама!
Если у мамы было плохое настроение, она срывала свою злость на Сонечке. Если Соня что-то делала не так или просто лишний раз попадалась маме на глаза, когда та была не в настроении, – мама начинала обвинять во всём Соню. Она всякий раз придумывала новый запрет, который якобы нарушила дочь, чтобы только выругаться на неё. После этого она сразу же забывала то, за что ещё минуту назад отчитывала девочку. Так что большую часть времени маленькая Соня проводила со слугами.
Со слугами ей было проще. Для них она была хоть и маленькая, но госпожа. Им она могла приказывать. Ими она могла повелевать. Очень быстро она поняла, что со слугами можно обращаться не очень хорошо. В том числе постоянно винить их в собственных проблемах.
Потом Соня пошла в школу. Отец не собирался запихиваться дочь в крутую школу, и отдал её в самую обычную школу в Кургане. Он боялся, что в крутой школе его дочь потеряет свободу. Она будет жить в обстановке снобизма и муштры. Георгий Зверев считал, что это непроезжего.
«В простой школе она столкнётся с настоящей жизнью, – рассуждал он. – Это должно пойти ей на пользу.».
В семь лет Соня пошла в первый класс обычной курганской школы.
Глава седьмая. Большие надежды.
Родители очень любили милую Сонечку. Её вообще все вокруг любили. Когда она пошла в школу, её стали любить только больше. Она никогда не просыпалась от звонка будильника.
Было ранеее утро. На часах где-то восемь утра. В большую, размером
Казалось, есть в этой осенней утреней краске что-то революционное. И почему-то чувствовалось, что точно так же было и в Петрограде в 1917-м. Когда кирпичные трубы заводов плыли в холодной утренней дымке, окрашивались золотом и пурпуром восходящего Солнца, – рабочие точно так же шли на свои заводы. И так же дрожали папиросы у них в зубах. И так же двигались из небритые подбородки. И так же слышался мат и громкие крики. Только в руках у них был не инструмент, а винтовки и транспаранты, и на заводы они шли не чтобы работать, а чтобы брать власть.
Но Соня пока не знала ни про Ленина, ни про революцию. Она вообще пока очень мало знала. Она была маленькая девочка. Ей только-только исполнилось семь лет.
В школе все очень любили Сонечку. Учителя внимательно следили, чтобы другие дети не обидели её. Они следили не только за этим. Классная руководительница заботилась о том, чтобы другие дети говорили Сонечке только хорошее. Она и сама говорила ей только хорошее. Учительница внимательно следила, чтобы Сонечка никогда не скучала, не грустила, не огорчалась и уж точно никогда не плакала.
На других детей учительница забивала болт. На них она могла орать матом и прямо посылать куда подальше. Если какой-то ребёнок просил помощи с заданием, учительница говорила ему: «Попробуй сам!». Если какого-то мальчика или девочку обижали, и они жаловались, учительница говорила: «Вы сами виноваты! Вы из провоцируете чем-то! Не обращайте внимания!». И даже когда одну девочку другие девочки сильно избили за гаражами, чуть не выбили ей глаз, – учительница просто сказала родителям: «То, что происходит вне школы, меня не касается.».
Другое дело – любимая красавица Сонечка. Ей не нужно было даже спрашивать или просить о чём-то. Учительница всё время смотрела только на свою ненаглядную. После того, как учительница говорила задание, она с содроганием сердца смотрела на личико Сонечки и ловила мельчайшие изменения в нём. Если она видела, что Сонечка напрягает лоб или опускает глаза, надувает щёчки или смотрит куда-то в сторону, она тотчас же бежала к ней для того, чтобы помочь ей выполнить задание. Сонечке не нужно было просить о помощи, и совсем скоро она вообще перестала просить.
Учительница получала от отца Сони двадцать тысяч рублей в месяц за хорошее отношение к его дочери. Это было очень много. От государства учительница получала лишь тринадцать тысяч в месяц. Поэтому учительница всячески угождала Соне и потакала любым её капризам.
«Запомни раз и навсегда: ты никому и ничего не должна в этой жизни!» – говорил Сонечке её отец.
И Соня знала, что это так. Она никому и ничего не должна. Это ей все были должны. Она и не сомневалась в этом. Ей не говорили, что она должна хоть в чём-то сомневаться.