Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Нигматулин Марат

В детстве Геля была весёлой и милой девочкой. Она постоянно играла во дворе, что-то устраивала, говорила разные разности. Она рано выучилась читать и писать и с детства стала писать фантики по любимым мультикам в тетрадку.

А потом случилось страшное. Был ясный солнечный день. Геля каталась на качелях в пустынном дворе. Была страшная жара, и вокруг не было ни души. Бабушки дремали у себя в прохладных и мрачных квартирах. Зелёная листва растущих у дома деревьев надёжно скрывала двор от взглядов жильцов. Железные качели стояли в высокой траве. Именно

туда и пробрался насильник.

Геля долго уверяла себя, что это был безымянный военный, дезертир. Но это был не он. Это был её собственный отец, вернувшийся с войны. Он приходил к матери ругаться из-за имущества. А теперь он вышел из квартиры, пошёл в сад и изнасиловал там свою дочь. Бедная Геля несколько часов беспомощно пролежал в траве, пока её нашёл сосед. Отца, конечно, никто не наказал.

После этого что-то переменилось. Геля стала какая-то мрачная, замкнутая. Она почти не с кем не разговаривала, а глаза у неё всегда теперь были точно у напуганной, встревоженной шумом кошки. Геля почти не играла и совсем перестала гулять. Даже мультики она теперь не смотрела. Целыми днями она сидела дома, молча глядя в одну точку на ободранной стене.

Так продолжалось четыре месяца. Потом Геля пошла в школу.

Учиться ей было трудно. Она ни на чём не могла сосредоточиться, всё валилось у неё из рук. Она была неаккуратная, и за это дети дразнили её. Правда, у Гели была железная воля. Она быстро стала лучшей ученицей в классе, хотя ей и было очень тяжело учиться, а одноклассники постоянно её задевали. Им нравилось доставлять боль тихой и замкнутой девочке.

Когда произошла та история с отцом, Геля лишилась сознания. Её нашли несколько часов спустя лежащей на солнцепёке. Она заболела. Мать сразу всё поняла, но соседям потом говорила, что девочка просто потеряла сознание от солнечного удара.

После этого она часто теряла сознание. Она могла отрубиться прямо посреди дня: на уроке или в прихожей. Некоторых это пугало, но со временем все привыкли. А потом начались галлюцинации.

Это случилось одним холодным ноябрьским утром. Природа уже умерла в том году. Над почерневшими нивами плыл холодный липкий туман. Улицы посёлка были пустые и огромные. По ним никто не ходил. Люди сидели дома и пили. На болоте не плакали лягушки. Всё умерло. Дорога из посёлка уходила в Даль. Но не в прекрасную степь, а в голубовато-белёсое нечто. Застрявшие навсегда в степи полугснившие тракторы издалека казалась сказочными недобрыми троллями.

Геля играла на детской площадке, уставленной ржавыми и поломанными горками, опасными для её жизни. Растрескавшиеся деревянные изваяния зайцев и медведей смотрели на неё своими мёртвыми глазницами. Тяжело дышала завалившаяся на бок карусель. Тихо поскрипывали жуткие железные качели. Их скрип смешивался с тихим жалобным завыванием ветра, и Геле казалось, что кто-то плачет там, в тумане. Она стояла на вытоптанной площадке мокрого песка и бросала мяч. На ней была потрёпанная куртка и натянутая почти до глаз шапка. Тут Гелю позвали.

Она обернулась, и увидела там девочку.

Она была небольшой. Ей было, наверное, лет семь или восемь. Она была альбинос. У неё были продолговатые глаза алого цвета как у лабораторной крысы. Она вся была очень худая, и лицо у неё было худое. Вместо носа – две дырочки. У неё были гладкие длинные волосы цвета мела и высокий идеально чистый лоб. На ней было коричневое школьное платье, а ног не было вовсе. Она не стояла на земле, а будто бы парила над ней. Платье её ближе к низу растворялось в дымке тумана.

Геля почувствовала могильный холод. В воздухе нестерпимо запахло сыростью и тухлым мясом.

– Привет! – пропищала девочка.

Она говорила быстро. Её слова вырывались противным, одновременно хриплым, но при этом визгливым карканьем. Точнее, не вырывались. Геля не слышала, как она говорит. Точнее, она слышала, но иначе: слова незваной гостьи не сотрясали воздух, – они звучали у Гели в голове. Ей стало по-настоящему страшно.

– Я – Лита, – произнесло привидение.

– Что ты делаешь? – дрожащим голосом прошептала Геля, понимая, что никто, кроме неё, Литу не видит.

– Я – это ты, – сказала девочка. – Я сплю. И я должна проснуться. Твоё тело – это моё тело.

– Как ты должна проснуться? – спросила Ангелина.

– Тебе рано знать, – прошипело приведение. – Пойдём играть. К карьеру.

Тут Геле стало по-настоящему страшно.

За посёлком действительно находился карьер. Одна огромная яма посреди земли, наполовину засыпанная мусором. Когда-то там добывали песок, но это было много лет назад. Там регулярно находили трупы подростков, которые от такой жизни бросались с высоты в далеки гнилья, и алкашей, что случайно свалились туда по пьяни.

Она не пошла.

– Нет, – сказала она.

– Пойдём! – зашипела Лита, обнажая три ряда маленьких острых зубов, напоминавших рыболовные крючки.

– Нет! – настаивала Геля.

Лита схватила её за запястье своей холодной, тонкой ручонкой. Холод обжёг руку Гели.

– Я ещё вернусь, – сказала Лита. – Это моё тело.

Лита вернулась. Она возвращалась не раз и не два. Она возвращалась всякий раз, как Геле становилось тяжело и больно. А тяжело и больно ей становилось часто.

Глава двадцать пятая. Город тысячи солнц.

Геля уехала из посёлка, как только ей представилась такая возможность.

Одиннадцатый класс она закончила с золотой медалью, которую ей не вручили. Директриса сослалась на то, что медалей в этом году не хватило: однако дочь самой директрисы и сыновья местных богатеев свои медали получили.

Ну а Геля уехала в Москву. Она поступила на истфак МГУ и стала жить в Москве. Теперь ей было хорошо.

В Москве ничего хорошего не было. Ну, разве что учёба интересная. А остальном Геля жила как жила: сидела на Дваче, ходила в кафе, ни с кем особо не знакомилась, много читала и жила себе как ей хотелось. Друзей у неё тогда особо никаких и не было. Она просто жила своей жизнью, – и всё.