Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Располагался он на первом этаже. Как раз в том месте,
где к основному зданию нашей школы пристыковывалась пристройка. Там, как вы помните, располагалась наша начальная школа.
Вот именно там, прямо сбоку от лестницы располагался психологический кабинет. От лестницы с одной стороны и коридора с двух других он был отделён лишь тонкими перегородками из какого-то плотного картона.
В коридоре было превосходно слышно всё, что происходило там. Ещё прямо над кабинетом находился наш класс английского языка. Там тоже было слышно почти всё, что происходило у психологов.
Вот именно там-то и разместились сотрудники
Поначалу их было немного, и вели они себя относительно прилично. Однако вскоре положение дел изменилось…
Но об этом я расскажу чуть дальше.
В первый день допросы продолжались до поздней ночи. На следующий день они продолжились.
Допрашивали моих одноклассников, учителей, вообще всех, с кем я когда-либо общался.
Вечером приехало подкрепление…
Мне очень жаль, что я не видел обыска, который прошёл в нашей школе во вторник. Мне про этот обыск рассказывали.
О, если верить описаниям очевидцев, это было воистину эпично! Такие обыски у нас нечасто случаются!
Ближе к вечеру к воротам школы подъехало два чёрных автобуса с затонированными в ноль стёклами. Из них вывались фээсбэшники. Начался обыск.
Сотрудники Федеральной службы внимательно изучили всё, что могли изучить. Они вынесли всё оборудование из кабинета химии и едва не обнесли кабинет физики.
Наша учительница химии Алла Григорьевна была вне себя от гнева. Новейшее оборудование стоимостью в несколько миллионов рублей она получила в рамках Курчатовского проекта. Такому оборудованию могли позавидовать многие университеты.
Всё это было изъято следствием.
Из кабинета труда фээсбэшники вынесли практически всё. Они забрали токарные и сверлильные станки, всё инструменты и почти весь хлам, коего в кабинете было порядочно.
В кабинете трудовика вместо паркета лежали крашеные доски. Их безжалостно отодрали для того, чтобы залезть в подпол.
Дальше произошла феерическая по своей абсурдности сцена.
Когда доски от пола отодрали и вынесли из кабинета прочь (а до этого ведь прошлось вытащить в коридор всю мебель оттуда же), – какой-то не в меру зоркий опер заметил что-то маленькое в углу.
– Что это там?! – громко завопил опер, размашистыми шагами направляясь к углу через подпол.
Перешагивая балки, он не сразу добрался до интересовавшего его угла.
Опер нагнулся и поднял оттуда нечто маленькое и серое.
– Что это?! – завопил уже другой опер, тот, что стоял на пороге кабинета.
– Трупик! – ответил тот, что стоял в углу.
Как оказалось, в руках у опера был высохший трупик давным-давно сдохшей мыши.
Были и другие весёлые истории.
Так, один излишне старательный опер пытался отодрать батарею в кабинете труда. Он предполагал, что внутри батареи может быть спрятано оружие.
Учительница музыки сказала ему: «Не надо отрывать батарею! Вас обольёт кипятком!».
Опер повернулся к ней и громко заорал: «Угрожаете сотруднику правоохранительных органов?!».
Батарею он всё-таки открутил, хотя и не сразу. Кипятком его действительно облило. Он громко орал и матерился, ругая учителей: «Твари ёбаные, что вы меня сразу не предупредили?!».
Школьный врач перевязала ему руку. Однако едва она
успела сделать это, как другой опер полез в электропроводный щиток в кабинете труда и начал лапать проводку в лучшем случае годов эдак шестидесятых. Его ударило
«Работа только началась, а мы уже несём потери личного состава!» – спокойно сказал на это седой полковник, руководивший обыском.
Впрочем, тогда ещё потери личного состава не стали катастрофическими. Это произойдёт значительно позже.
Я пришёл в школу в среду. Мебель из кабинета труда занимала весь коридор на первом этаже. Вдоль плинтусов лежали гвоздями кверху старые доски, оторванные фээсбэшниками от пола.
Кабинет труда был пуст и угрюм. Там царил полный, абсолютный разгром. Трудовик убивался горем.
У меня был сложный разговор с директором. Марина Юрьевна сказала, чтоб я ждал ареста со дня на день.
Однако несмотря на грозные словеса меня не арестовали ни в четверг, ни в пятницу, ни на следующей неделе.
Допросы и обыски продолжались. Фээсбэшники допросили многих людей из школы. Многие из них были допрошены не по одному разу. У многих моих одноклассников и просто добрых знакомых в домах были проведены обыски (точнее – изъятия). «Откуда такой интерес к обычному школьнику?!» – спросите, наверное, вы.
В показаниях на первом допросе (официально – опросе) я наговорил столько, что… Короче, уголовные дела можно было открывать на всю школу: на директора и администрацию в целом, на многих учителей, на учеников. Вообще, если верить тому, что я успел рассказать, выходило, что наша школа – настоящее логово бандитов, шпионов и террористов.
Итак, о чём же я рассказал в показаниях?
Я сказал, что я – лидер крупной террористической организации, где состоит по меньшей мере сотня человек по всей России. Я рассказал, что мы планировали теракты по всей России, что мы уже этой осенью собирались взорвать торговый центр «Европейский» на Киевской, хотели убить Германа Стерлигова и Дмитрия Пучкова и почти подготовились к этому, что мы нелегально закупали оружие (в том числе автоматическое) в довольно-таки больших количествах, изготавливали взрывчатку, что мы уже успели взорвать военну часть и совершить напаление на завод Хруничева, что в школе полно сторонников, директор обо всём знает и поддерживает, а большинство учителей – и вовсе наши прямые союзники и помощники. Более того, я рассказал про то, какие мутные схемы с разворовывание казённых средств проворачивает директор, поведал о том, как преподаватели общественных дисциплин пропагандируют фашизм, коммунизм, патриотизм и прочий экстремизм на уроках, а также про то, что в школе две трети учеников – бандиты, закладчики и наркоторговцы. Я рассказал о том, что в школе тайно хранится похищенное с военных складов оружие, что директор установил тайные преступные связи с мятежными офицерами из окружения полковника Квачкова, что эти офицеры готовят государственный переворот, а директриса помогает им прятать арсенал.
Что интересно, опера во всё это поверили.
«Почему?» – спросите вы.
Тут было две причины.
Во-первых, не всё из этого было неправдой. Преподавательский корпус нашей школы и вправду состоял из отборнейших психопатов. Марина Юрьевна и впрямь проворачивала коррупционные схемы. Ко всему прочему она лично знала Квачкова и поддерживала с ним постоянный контакт. Однако в военном мятеже она участие принимать по всей видимости не собиралась. Во всяком случае, даже если и собиралась, я об этом ничего не знаю.