Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Поговорить обо всём нам не удалось: я торопился домой, а она – к своим гостям.
Однако же парой реплик мы обменяться успели.
Соня, конечно, помнила меня и поэтому недолго думая заявила, что нам нужно воссоздать RAF или создать что-то подобное ей.
Я, конечно, сказал, что это действительно так и именно это мы и должны сделать.
Она сказала, что я интересен ей. Попросила написать на бумажке мои контакты. Я дал ей свой адрес в «Telegram’е» и адрес почты Riseup. Она тоже дала мне свои контакты.
«Напиши
Моё тело будто обдало жаром из стоящей рядом огромной печи. Сердце забилось быстрее, а дыхание участилось. Никогда раньше я не ощущал ничего подобного.
Я попрощался и пошёл.
Когда я выходил на улицу, Солнце уже опускалось за горизонт. Я думал, что забегу в коммуну на пятнадцать минут. Вместо этого остался на полтора с лишним часа.
Быстрым шагом я направлялся к метро.
В моей жизни начинался совсем другое время.
Заключение.
Женя приехал в Осташков в середине июля. Аккурат самое лучшее время для того, чтобы приезжать в этот город.
Город почти не изменился за многие годы. Зато изменился сам Женька. Его светло-русые волосы побелели, приобрели тот благородный оттенок седины, какая обычно украшают головы постаревших, но ещё крепких офицеров.
Он и был офицер. Офицер той революционной армии, которую когда-то скептически именовали левым движем.
И он был героический офицер.
Он прошёл революционное подполье, пережил заговор, бойню, вынужденную эмиграцию, возвращение и тюрьму. Он скитался по конспиративным квартирам вместе с Мелей и другими людьми, имён и лиц которых он давно не помнил. Он говорил с известными, даже великими людьми, на рассказах о которых подрастает теперь новое революционное поколение.
Он стоял в первом ряду тех, кто должен был умереть 25 мая. Он лично открыл огонь по окнам Лубянки и именно он застрелить в упор посла Соединённых Штатов.
Это был героический человек, который тогда избежал, казалось, неминуемой смерти, бежал в Варшаву, потом в Париж, там много спорил с Речкаловым.
Вместе с другими выжившими он организовал целое ультралевое движение за рубежом. Он создавал школы диверсантов в странах Европы, перебрасывал людей через границу сюда, сам не раз незаконно пересекал границу.
Здесь, на одной из московских конспиративных квартир, его в итоге и арестовали. Так он попал в тюрьму, откуда вышел уже иным, обновлённым. Вышел в совсем другую страну. Которая, однако, была так похожа на ту, где он родился.
Революция состоялась, но это была совсем не та революция, о которой он так мечтал. Власть захватили либералы, и теперь в стране шли бесконечные дискуссии. Политические убийства стали нормой, правительниц напрочь отпустило улицу, но старые бюрократы и военные остались у власти.
Разгромленный было «Дунайский союз» начал усиленно возрождаться, как и полузабытое теперь «Общество тёмной воды».
Вылезли из подполья наци-скины и всякая падаль.
Учитывая то, как слабо и нерешительно было новое правительство и как решительны и бодры ультраправые, – было очевидно, что перед страной маячит перспектива новой диктатуры.
«Спустя столько лет мы вернулись туда, откуда начинали даже не мы, а наши предшественники», – грустно думал Женька, когда ехал сюда.
***
Он выехал на автобусе из Твери рано утром.
Он долго ехал, всё глядя при этом в окно. Всё это время он поражался, насколько же сильно не изменилась страна.
Даже этот автобус – всего-то навсего старый ЛиАз, «Волжанин», который рекламировали как крутое новшество году этак в 2015-м. На таких тогда ездили в Москве. Сейчас ездят на чём получше, а это старьё отдали в утиль. То есть отправили работать ещё пятьсот лет на проселочных, сплошь грунтовых или бетонных дорогах Тверской губернии.
И те же чёрные покосившиеся деревянные домики за окном, и та же пыльная просёлочная дорога, и то же алое Солнце восходит из-за бескрайних лесов, и тот же таинственный туман в голубоватом воздухе раннего утра.
И вот, наконец, когда взошло Солнце, и небо стало сначала золотым, потом бледным и наконец сапфирово-синим, – автобус стал приближаться к знакомым с детства местам.
Он долго петлял по берегам озёр, поднимая за собой гигантские облака дорожной пыли с грунтовок.
Наконец, переполненный бело-зелёный автобус встал на автовокзале Осташкова.
Женька сошёл на землю. Все тело гудело от невиданной тряски.
Проходя мимо старух, торговавших помидорами и рыбой, Женька подумал: «А ведь в этом городе всю жизнь хотел побывать Марат. Он так ни разу и не доехал сюда. А для меня этот город почти родной. Вот и опять я здесь.».
И он вспомнил, что было бы неплохо навестить могилку товарища Марата, а то за ней совсем никто не ухаживает.
Впрочем, он сам не помнил точно, где она находится.
Он ходил по улицам городка, которые теперь, после многих лет отсутствия ремонта, все сплошь сделались грунтовые.
Он смотрел, как разрушались старые купеческие особняки и другие здания. Каждый раз, когда он приезжал сюда, он старался обойти каждый дом, чтобы отметить произошедшие с ним за время его отсутствия разрушения.
Возможно, эта любовь смотреть за увяданием досталась ему от Мели.
Он долго блуждал по раскалённым и пыльным улицам Осташкова, глазел на разрушенные, точно кончилась война, здания.
Женька обошёл весь город и вскоре вышел за его пределы. С широкой просёлочной дороге он свернул на узкую тропу. Она вела куда-то в лесок, расположившийся на самом берегу озера.