Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Нигматулин Марат

Ладно, я всё сказала!

У-у-ух, как же я устала! Налей винца, дорогой!

Я налил полный бокал розового безалкогольного вина и подал его Свете. Она залпом выпила рубиновую жидкость.

После этого Солнцева тяжело вздохнула, потянулась немного, а после с чувством явного облегчения откинулась всем телом на мягкие подушки.

Мы с ней побеседовали ещё немного, а потом я пошёл домой.

Надо ли говорить, что домой я пошёл в состоянии глубокого шока?

Впрочем, шок этот был довольно приятным.

После

всего этого я ещё долго обдумывал то, что услышал тогда от Юльки и Светы.

Конечно, приводить эти рассуждения здесь я не буду даже в самом конспективном виде.

Но кое-что сказать я всё-таки должен.

Когда Солнцева говорила, что все произносимые ею речи не имеют ничего общего с реальными планами девочек, – она была абсолютно права. Грядущие события это доказали.

Когда разговоры кончились, а дело дошло до настоящей политической практики, – эта последняя оказалась куда интереснее, чем все предшествующие разговоры о ней. Но об этом я расскажу позднее.

Так…

Про политические взгляды нашей школьной аристократии я вам рассказал. Поговорим теперь об её моральных воззрениях.

Неформальный нравственный кодекс этих людей был довольно прост и незатейлив.

Самые главные человеческие добродетели – это храбрость и верность. Соответственно, ужаснейшие пороки – трусость и предательство.

Самое главное в жизни – добрая слава.

Добиться этой славы совсем нетрудно. Нужно лишь свято хранить верность своему господину и данному однажды слову, а также как можно чаще совершать смелые, решительные поступки.

А вот ограничивать себя в удовольствиях не следует. Человеческая жизнь коротка. Надо наслаждаться, пока есть такая возможность.

Знаете, я хоть и коммунист, но перед нашей аристократией всегда преклонялся. Преклонялся потому, что она состояла из людей, для которых такие понятия, как подвиг и клятва – не были пустым звуком.

Ведь тут не было никакого лицемерия. Эти люди реально мыслили такими категориями, как честь и верность. Они правда дорожили честью больше, чем жизнью. И они на самом деле готовы были до последнего свою честь защищать.

Знаете, многие люди сейчас привыкли рассматривать политику и мораль как бы отдельно от своей повседневной жизни.

Дескать, вот есть мир политики с одними законами, вот мир морали с другими, а вот повседневная жизнь с третьими. Когда речь о политике заходит, – надо рассказывать, какой ты патриот, как ты любишь Сталина и ненавидишь Запад. Когда говорят о морали, – надо рассказывать всем про то, как ты обеими руками за эти так называемые «традиционные ценности». Ну, а уж в повседневной жизни сам бог велел держать сбережения в долларах, отдыхать в Таиланде, шататься там по борделям, развратничать, напиваться до поросячьего визга, принимать наркотики, затем пьяным заваливаться посреди ночи в гостиничный номер и дубасить до полусмерти свою жену.

Самое главное, когда человек указывают

на то, что он сам говорит одно, а думает другое, то он, как правило, недоумевает. Чего прицепились-то?! Мораль – это одно, а реальная жизнь – совсем другое!

Наши аристократы ничем подобным не страдали.

Политические взгляды, которых они придерживались, пронизывали их жизнь от начала и до конца. Мораль, которую они исповедовали, находилась в полном соответствии с их образом жизни.

И тут, я думаю, было бы уместно привести несколько наиболее ярких на мой взгляд примеров.

А начать, следует нужно с Барнаш. Не могу, честно говоря, представить себе человека более последовательного. Во всех отношениях.

Её повседневная жизнь…

Впрочем, обо всём по порядку. А то получится чересчур сумбурно.

Жилище Сони Барнаш было просто верхом изысканности.

Я сам превосходно помню, как впервые посетил это злодейское логово.

Случилось это всё в самом начале апреля четырнадцатого года.

Не знаю, почему, но Соня тогда захотела, чтобы я заглянул к ней домой. Прямо так она как-то подошла ко мне на перемене да и говорит: «Приходи ко мне домой завтра!».

– Зачем? – спросил я, выкатив глаза от удивления.

– Поебаться хочется, – спокойно ответила девушка и пошла прочь. Внезапно она обернулась и добавила. – Подробности я тебе завтра сообщу.

День закончился, ночь прошла. Начался новый учебный день.

Мы обо всём договорились и теперь ждали, когда кончатся уроки.

Снежана Владимировна почти продиктовала нам задание по русскому. Тут раздался звонок. Последний урок закончился.

Мы обменялись многозначительными взглядами, а затем принялись собираться. Из класса мы выходили порознь: сначала Соня, а где-то через минуту или две её поклонник.

Снежана Владимировна ненавидела и меня, и Соню. Не хотелось давать училке лишний повод для скабрезных шуток.

Мы спустились на первый этаж, зашли в раздевалку и принялись натягивать куртки.

И да, конечно, при этом мы пялились друг на друга так, будто не виделись уже сто лет.

Соня вышла на улицу первой. Я шёл следом за ней.

Она вышла за школьные ворота, остановилась возле них и принялась меня ждать.

Через минуту я подошёл, мы обнялись, взялись за руки и пошли к станции метро «Фили». По дороге мы практически не разговаривали.

На поезде мы доехали до станции метро «Молодёжная». Оттуда пошли пешком.

Мы долго пробирались через огромные пустые дворы, неухоженные и опасные.

Собственно, это даже и дворами назвать было нельзя. Так, огромные пустыри между домами.

Каждый такой пустырь представлял собой прямоугольный по форме участок земли. Участок этот весь был перерыт глубокими ямами и траншеями непонятного происхождения. Эти углубления успели зарасти травой и высоким кустарником. Кое-где росли даже деревца.