Тёплое лето в Бултыхах
Шрифт:
«Чем там кончилось, Лень? Ну, скажи, чем?»
Льет дождь. Лежим. Ленька рядом, с мокрой головой. Мама с папой в фойе, там телевизор, взрослые.
«Ленечка, ну что там было? Ты всегда расскажешь до интересного, и бросаешь!»
«Потому что ты дурацкие вопросы задаешь».
«Какие я дурацкие вопросы?»
«На балконе».
На балконе мы были недолго. Леник сказал, что должен постоять под дождем. Я попросилась с ним. Было темно, мокро и щекотно, дождь был теплым. Что я его спросила? Ничего не спросила. Один вопрос задала, и все. Специально выдумывает, чтобы не рассказывать.
«Лень, ну что там эта вампира сделала?»
«Ничего».
«Совсем? Она больше не выходила из двери? Так и сидела до пенсии, да?»
Леник хмыкает, но молчит.
«А я знаю, — подвигаясь к нему, — она исправилась. Исправилась?»
«Вампиры не могут исправиться», — говорит Леник, берет мою руку и притягивает к своей голове. «Потрогай, мокрая еще?»
«Мокрая. А почему не могут исправиться? Они что… Они как фашисты, да?»
«Они хуже!» — Леник вытирает голову. «Фашисты никогда не бывают бессмертными. Вообще! Сбросить на них бомбу, и все. И танками, и пулеметами их: та-та-та! Ложись!»
Хватает подушку, швыряет в меня.
Ах, так! Ну, держись…
«Чур, я за красных!» — бросаю подушку обратно.
«Вы — за красных обезьян! А мы за красных офицеров! Ба-бах!»
«Ай, отпусти! Ну больно!»
«А ты… не щекотайся! Глупая красная обезьяна… ты… нарушаешь правила!»
Мы барахтаемся на ковре.
Лицо Леника становится серьезным.
Поднимается, садится на кровать:
«Ладно… Ложись и слушай, только молча… Вампира, она тогда…»
Я быстро ложусь и крепко закрываю глаза, чтобы было страшнее. Натягиваю одеяло.
«Вампира… она там сидела, за дверью. Ей хотелось крови… Ей так хотелось крови! И она скрежетала своими острыми зубами. А слуга уже ложился спать. И тут…»
Нет, с закрытыми слишком страшно. И дышать под одеялом неудобно.
«И тут из спальни выбежала — маленькая, маленькая девочка!»
«Кто?!»
«Дочка слуги».
«Ой, зачем?! В туалет, да? Вот дура! Не могла потерпеть!»
«Значит, не могла.»
«А я бы дотерпела. Нужно волю в себе воспитывать.»
«А она — не могла, понятно? И вообще она была маленькая, поэтому выбежала… И нечаянно задела ключ!»
«Тот самый?»
«Да, который торчал в двери. И вот ключ выпал. Ба-бах! Дверь открылась, и из нее выходит… вампира! Схватила девочку и мгновенно выпила из нее всю кровь.»
Леник кусает подушку: «О, как вкусно! Какая теплая кровь!»
Я быстро натягиваю одеяло.
Слышу, как страшно стучит сердце и что-то булькает в животе.
«Лень, а слуга? Он что, бросил родную дочку? Он убежал?»
«Нет. Он просто не успел. Он вскочил, а вампира уже дочку раз, и в сторону! И на него с зубами бросилась! "О, мне не хватило, мне надо еще, еще…"»
«Беги, дурак! Беги, что стоишь?!»
«Ты че — беги? Она знаешь? Она же как метеор! Вжиу! Вжиу! И тогда он вспомнил, и — бабах!»
«Что?»
«Как ей по левому плечу!»
«Ай-и… Ты че, совсем?! Больно же, дурак!»
Отворачиваюсь, плачу.
Подползает сзади:
«Ну, хочешь, на, меня ударь».
«Возьму и ударю…»
«А-а!.. Я сказал ударь, а не пни! Уродина! Все, больше тебе никаких историй не буду до конца жизни.»
«Ну и не надо! Я сама вырасту и все в книжках прочитаю.»
«А в книжках про это нету!»
«А я в кино пойду и попрошу, чтобы специально такой фильм сняли!»
«Ага, они тебя прямо послушают».
«А вот и послушают!»
Молчим. Дождь перестает.
Где-то еще падают капли.
«Ленка, спишь?»
«Нет».
«Будешь печенье, у меня с ужина…»
«Да. А она умерла?»
«Кто?»
«Вампира».
«Ну да. Он же ее по левому плечу».
«Жалко», — жую печенье.
«Кого? Вампиру?»
«Не. Что все так кончилось».
«Ты что, это еще не конец».
«Она что, только притворилась?» — перестаю жевать.
«Нет. Она точно умерла. Только крикнула "О-о, майн гот!" И на пол. Слуга их на тележку, ее и дочку, и на кладбище. Могилки рядом выкопал. Дочке крест поставил, а вампире просто холмик и буквы такие: "Собаке — собачья смерть!"»
«И один в королевстве остался?»
«Ну да, а ты что думала? Ходит по королевству, а кругом только могилы, скелетики разные…»
«Лень, а ты трусики себе сейчас зачем снял?»
«А ты что, подглядываешь?.. Ничего не снял! Вот… потрогай»
«Нет-нет, я не подглядываю… Ну что там слуга сделал?»
«Слуга? Ну вот, ходил, ходил. Туда пойдет, сюда. Одна только радость — на кладбище прийти и цветочки положить».