Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере

Коттлер Джеффри А.

“Что вы чувствуете, когда работаете с этой парой?” — поинтересовались мы.

“Я невольно пытаюсь поставить себя на место мужа и ужасно ему сочувствую. У парня есть несколько небольших физических недостатков. Насколько мне известно, ничего такого, что могло бы всерьез ограничивать его возможности, однако сам он переживает по поводу своих изъянов и недооценивает собственные шансы добиться успеха в жизни. Ему кажется, что у него нет другого выбора, и он изо всех сил держится за эту женщину, опасаясь за свое социальное и финансовое положение”, — пояснил Дик.

На каком-то этапе Стюарт поймал себя на том, что при всем желании не испытывает ни капли сочувствия

к клиентке. Он никак не разделяет ее переживаний и не понимает ее точку зрения. Как только наш собеседник осознал всю глубину своих негативных эмоций к женщине, он смиренно принял тот факт, что этой паре ему, скорее всего, помочь не удастся.

“У меня в голове разыгрывается внутренний диалог. Я постоянно спрашиваю себя: удается ли мне сохранять равновесие и держать баланс между двумя партнерами? Не вышло ли так, что я снова повелся на эту уловку и возомнил одного из супругов ангелом, а другого — воплощением дьявола? Если я ловлю себя на том, что занял неконструктивную позицию, у меня остается не так много вариантов: или гарантированно провалить терапию, или на ходу скорректировать свое отношение к ситуации. Если не пресечь эту тенденцию на корню, у меня ничего не получится: я невольно начну навязывать клиентам свою точку зрения и не смогу работать с ними так же эффективно, как с другими парами”.

По мнению Ричарда Стюарта, каждый клиент считает свои мысли, чувства и действия вполне оправданными, а значит, чтобы помочь своим подопечным, специалисту необходимо заглянуть в их внутренний мир и подтолкнуть их к желаемым изменениям таким образом, чтобы это казалось им логичным. Если заведомо записать одного из супругов в “негодяи” и дистанцироваться от него в процессе работы, все попытки выстроить эмпатическую связь будут обречены на провал.

Помимо склонности становиться на сторону “жертвы”, в работе с семьями Ричард давно заметил за собой еще одну похожую тенденцию: чрезмерно идентифицировать себя с детьми.

“Почему так получилось?” — полюбопытствовали мы.

“Я сбежал из дома, когда мне было четырнадцать, — признался Дик. — С тех пор я не верю в россказни о том, что оба родителя обязательно должны участвовать в воспитании ребенка”.

Наш собеседник упомянул об этом личном моменте своей биографии настолько непринужденно и бегло, что мы чуть было не пропустили его откровение мимо ушей, позволяя нашей беседе по инерции продолжаться в чисто интеллектуальной плоскости. Впрочем, осознав, в чем именно Ричард Стюарт только что признался, мы спохватились и попросили его поподробнее рассказать о том, что побудило его сбежать из дома в столь юном возрасте.

“Скажем так, мои родители были те еще чудаки. У меня выдалось не лучшее детство: дислексия, ужасные оценки в школе и, вдобавок ко всему, чокнутые предки. Как-то раз на последнем звонке мы с одним другом решили отправиться в свободное плавание и пустились путешествовать по стране автостопом. На перекладных я добрался до штата Айдахо и следующие несколько лет прожил там в дикой глуши на краю света, ухаживая за лошадьми”, — вспоминал Ричард.

Наш собеседник попытался сменить тему и вернуться к предыдущим размышлениям. Мы не унимались и настаивали на том, чтобы Дик рассказал, что было дальше. Как он умудрился с 14 лет расти без родительской опеки, выживая только за счет собственной смекалки и хитрости? Нам стало искренне любопытно, не этот ли неординарный опыт в итоге привел к тому, что Ричард загорелся такой страстью к семейной терапии и посвятил большую часть своей карьеры работе с конфликтными парами?

Его

рассказ перекликался с некоторыми деталями из наших ранних биографий.

Ричард Стюарт признался, что, пожалуй, именно эти детские переживания и опыт жизни в неблагополучной семье сделали его настолько бесчувственным к людям, привыкшим упиваться своим страданием. “Некоторые люди не умеют ничего другого, кроме как бесконечно смаковать свою боль. Впрочем, кто знает, может быть, я сужу их слишком строго, или у меня просто завышенные ожидания”, — задумчиво протянул он.

ЭФФЕКТ ПРИНЦЕССЫ НА ГОРОШИНЕ

Зацепившись за последние слова, мы поинтересовались у Ричарда Стюарта, насколько его высоко поставленная планка отражается на работе с клиентами. “Разумеется, от себя я тоже требую многого. В глубине души я считаю, что мой долг — помочь каждому клиенту без исключения. В конце концов, мне же за это платят! Беда в том, что в реальном мире, к сожалению, вряд ли получится помочь всем”, — изрек Дик.

Наш собеседник снова подчеркнул, что одна из главных проблем, с которыми он сталкивается в работе с семьями, заключается в его склонности демонизировать родителей. Стюарт привык считать, что многие отцы и матери чрезмерно контролируют своих детей.

“В середине 1960-х годов я проводил одно исследование в Энн-Арбор, которое показало любопытный результат. Я окрестил это явление эффектом принцессы на горошине. Многие родители, воспитывая детей, не дают им достаточно положительного подкрепления. Они подходят к этому вопросу слишком избирательно и приучают детей вести себя так, как нравится маме и папе, а не так, как будет лучше ребенку. Я часто попадаюсь в эту ловушку и сам не замечаю, как из семейного терапевта превращаюсь в защитника детей”, — признался Ричард.

В силу жизненного опыта, который убедил Дика в том, что семейная среда далеко не всегда безопасна для подрастающего поколения, а многие родители не блещут педагогическими талантами, у Дика сформировались определенные предрассудки, и теперь ему приходится тщательно следить за собой, чтобы не начать спасать ребенка от родителей, вместо того чтобы делать свою работу. “Когда специалист начинает чрезмерно полагаться на свои внутренние рабочие модели и считать их универсальным мерилом истины, это попахивает нарциссизмом. Мне кажется, у каждого терапевта в этом плане идет беспрестанная внутренняя борьба с самим собой, и я не исключение. Мне приходится прикладывать немало усилий, чтобы не навязывать клиентам собственные взгляды и убеждения, которые сформировались у меня за много лет и лежат в основе принимаемых мною решений”, — пояснил Стюарт.

РАДУГА ПОСЛЕ ГРОЗЫ

Когда мы попросили Ричарда Стюарта выбрать один пример терапевтической катастрофы и рассказать о нем в деталях, он признался, что ему непросто остановиться на каком-то конкретном случае. “Зато я могу выделить целый общий класс ситуаций, которые обычно заканчиваются для меня крайне неприятным опытом”, — заявил он. Впрочем, в ответ на нашу просьбу Дик все же решил рассказать нам историю одной пары, Бена и Элис. С самого начала Ричард с легкостью нашел общий язык с женой, в то время как попытки установить контакт с мужем оказались не такими успешными. Первая ознакомительная сессия с новыми клиентами, как это обычно бывает, прошла вполне неплохо (не зря Стюарт привык в шутку называть первые сессии с парами “конфетно-букетным периодом”), а со второй начались настоящие проблемы.