Терапия
Шрифт:
— А чего это она волнуется из-за плохого запаха изо рта? С мальчиками целуется?
— А ты не целовалась в ее возрасте? — спросил я. На что она ответила:
— Да, но не засовывая языки друг другу в глотку, как делают сейчас.
— Мы тоже так делали, — признался я, — это называлось французским поцелуем.
— Между прочим, теперь через это можно подхватить СПИД, — заявила Эми. Я возразил, что вряд ли, хотя точно не знаю.
Потом я поведал ей про четырнадцатый пункт. Она сказала, что это возмутительно, и посоветовала уволить Джейка и оспорить контракт в Писательской гильдии. Я сказал, что смена агента проблемы
— Только не смерть, дорогой, все что угодно, но только не смерть.
Я назвал ее реакцию слишком бурной.
— О боже, ты говоришь совсем как Карл, — сказала Эми.
Эта реплика приоткрыла завесу тайны над тем, что происходит между Эми и ее психоаналитиком. Обычно она скрытничает насчет их отношений. Я знаю только, что по рабочим дням ровно в девять утра она приезжает в его офис, он выходит в приемную и здоровается, она первой входит в кабинет и ложится на кушетку, он садится рядом, и Эми говорит на протяжении пятидесяти минут. Здесь не нужно готовить тему заранее, лежишь и распространяешься обо всем, что взбредет на ум. Я как-то спросил Эми, что происходит, если ничего стоящего в голову не приходит, и она ответила, что тогда молчишь. Теоретически она может промолчать все пятьдесят минут, и Карл все равно получит свой гонорар; но с Эми, насколько я ее знаю, такое вряд ли случится.
Из театра мы вышли около одиннадцати. Я посадил Эми в такси и пошел домой пешком, чтобы размять любимое колено. Роланд говорит, что я должен каждый день гулять хотя бы полчаса. Люблю пройтись по мосту Ватерлоо, особенно ночью, когда все подсвечено: Биг-Бен и здание Парламента на западе, купол собора Св. Павла и острые, как спицы, шпили других церквей Рена на востоке, мне нравится красный огонек на самом верху административной высотки Кэнэри-Уорф, подмигивающий на горизонте. С моста Ватерлоо Лондон по-прежнему кажется великим городом. Разочарование наступает, когда вы сворачиваете на Стрэнд и обнаруживаете, что у дверей всех магазинов расположились жильцы, закутанные в пледы, как мумии в музее.
Я как-то не подумал, что и мой приятель окажется на месте, возможно, я забыл о его существовании, потому что видел его только пару раз, да и то на экране монитора далеко за полночь. Он сидел у стены при входе, по пояс в спальном мешке, и курил самокрутку. Я сказал:
— Давайте идите отсюда, здесь нельзя спать.
Он посмотрел на меня, отбросив назад длинную прядь жидких рыжих волос. На вид я бы дал ему лет семнадцать. Точно не скажу. На подбородке у него пробивалась рыжеватая щетина.
— Я не спал, — возразил он.
— Я видел, как вы спали здесь раньше, — сказал я. — Идите отсюда.
— Почему? — спросил он. — Я ничего плохого не делаю. — Он подтянул внутри мешка колени, словно давая мне возможность пройти.
— Это частное владение, — заметил я.
— Частная собственность — это воровство, — заявил он с хитрой усмешечкой, словно испытывая меня.
— Ну-ну, — проговорил я, скрывая под сарказмом удивление, — бродячий марксист. Дальше что?
— Это не Маркс сказал, — объяснил парень. — Пруд, а не он. — Во всяком случае, мне так послышалось.
— Что за пруд? — спросил я.
Его взгляд моментально затуманился, и парень упрямо помотал головой.
— Не знаю, но это был не Маркс. Я смотрел в словаре.
— Все в порядке, сэр?
Я обернулся. Разрази меня гром, если у меня за спиной не стояло двое полицейских. Они материализовались, словно в ответ на мысленную молитву. Если оставить в стороне, что сейчас они мне были не нужны. Точнее, не сейчас. Не в этот самый момент. Я с удивлением ощутил непонятное нежелание отдавать юнца в руки представителей закона. Думаю, они просто увели бы его отсюда, но времени на размышления не было. Решение пришло в долю секунды.
— Все в порядке, офицер, — сказал я полицейскому, который обратился ко мне. — Я его знаю.
Молодой человек тем временем поднялся и деловито скатывал спальный мешок
— Вы здесь живете, сэр? — поинтересовался полицейский. Я предъявил ключи, с излишней готовностью демонстрируя право собственника. В этот момент рация, висевшая на груди второго полисмена, заскрипела, затрещала, и оттуда донеслось сообщение о сигнализации, сработавшей на Лисл-стрит, и блюстители порядка, сказав мне еще несколько слов, удалились, шагая в ногу.
— Спасибо, — сказал парень.
Я посмотрел на него, уже сожалея о своем решении. («Если ты сдашь его полиции, ты об этом пожалеешь, если ты не сдашь его полиции, ты об этом пожалеешь, сдашь или не сдашь его, ты пожалеешь все равно…») У меня было сильное искушение прогнать его, острейшее, но, глянув вдоль улицы, я увидел, что полицейские наблюдают за мной от угла.
— Думаю, вам лучше на несколько минут войти, — предложил я.
Он с подозрением посмотрел на меня из-под пряди волос.
— Вы не псих, нет? — спросил он.
— Господи боже, нет, — ответил я.
Пока мы молча поднимались на лифте, я осознал, почему не воспользовался чудесным появлением двух полисменов и не избавился от него. Коротенькая фраза «Я смотрел в словаре» мгновенно лишила меня уверенности и склонила на его сторону. Еще один любитель заглянуть в словарь. Словно у своей двери я наткнулся на самого себя, более молодого и неприкаянного.
— Мило, — одобрительно заметил он, когда я впустил его в квартиру и включил свет. Парень подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу.
— Блин, — изрек он. — Шума почти не слышно.
— Двойные стекла, — пояснил я. — Послушайте, я пригласил вас только для того, чтобы к вам не приставали полицейские. Я напою вас чаем, если хотите…
— Спасибо, — отозвался он, немедленно садясь на диван.
— …я дам вам чашку чая, но это все, понятно? Затем вы пойдете своей дорогой, и я больше не желаю вас здесь видеть, никогда. Договорились?
Он кивнул, не столь убедительно, как мне хотелось бы, и вынул из кармана жестянку с табаком для самокруток.