Терапия

Лодж Дэвид

Я играю с тремя другими клубными калеками средних лет. Это Джо, у которого серьезные проблемы со спиной, он все время носит корсет, и верхняя подача дается ему с трудом; Руперт, несколько лет назад попавший в тяжелую автомобильную аварию и хромающий на обе ноги, если такое возможно; и Хамфри — с артритом голеностопного сустава и пластмассовым тазобедренным суставом. Мы беспощадно используем увечья друг друга в своих интересах. Например, если, играя против меня, Джо подходит близко к сетке, я отбиваю мяч высоко, потому что понимаю — поднять ракетку над головой он не может, а если я защищаю заднюю линию площадки, он все время меняет направление ударов из угла в угол, потому что знает — из-за своего фиксирующего наколенника я не могу быстро перемещаться по корту. Глядя на нас, нельзя не заплакать — то ли от смеха, то ли от жалости.

Естественно, я больше не могу играть в паре с Салли, и это очень обидно, потому что как смешанная пара мы очень неплохо выступали на соревнованиях ветеранов клуба. Иногда она со мной разминается, но не играет один на один, говорит, что,

добиваясь победы, я не посмотрю и на колено, и, возможно, она права. Когда я был здоров, то, как правило, всегда ее обыгрывал, но теперь она совершенствует свою игру, тогда как я сдаю. На днях я был в клубе, играл со своей инвалидной командой, и тут появилась она, приехав прямо с работы на занятия с тренером. Я вообще-то очень удивился, когда она прошла позади крытого корта с Бреттом Саттоном, клубным тренером, потому что не ожидал ее там увидеть. Я не знал, что она берет уроки, или, вероятнее всего, она говорила, а я пропустил мимо ушей. В последнее время это становится пугающей меня привычкой: люди обращаются ко мне, я слушаю и механически отвечаю, но когда разговор окончен, я вдруг осознаю, что не слышал не единого слова, потому что раскручивал цепочку каких-то своих мыслей. Это еще один вид Патологии Неизвестного Происхождения. Салли от этого просто сатанеет — ее можно понять, — поэтому, когда она небрежно помахала мне, я также небрежно помахал в ответ на случай, если должен был знать, что в тот день она придет на занятие. Вообще-то в первые две секунды я ее не узнал — просто заметил высокую, привлекательную блондинку. На ней был спортивный костюм, конфетно-розовый с белым, которого я раньше не видел, а к ее новому цвету волос я так до сих пор и не привык. Как-то незадолго до Рождества она ушла утром седая, а днем вернулась золотистая. На мой вопрос, почему она меня не предупредила, она ответила, что хотела увидеть мою непроизвольную реакцию. Я сказал, что она выглядит потрясающе. И если в моем голосе не прозвучало достаточно энтузиазма, то исключительно из зависти. (Я безуспешно пытался лечить свое облысение. В последний раз нужно было несколько минут висеть вниз головой, чтобы кровь приливала к лысине. Это называлось Инверсивной Терапией.) Когда в теннисном клубе до меня дошло, что это Салли, я почувствовал некоторый прилив гордости собственника, глядя на ее гибкую фигуру и подпрыгивавшие золотистые локоны. Остальные тоже обратили на нее внимание.

— Ты присматривай за своей хозяйкой, Пузан, — сказал Джо, когда мы менялись местами между геймами. — К тому моменту, как ты поправишься, она заткнет тебя за пояс.

— Ты думаешь? — спросил я.

— Да, у нее хороший тренер. Говорят, он и по другой части не промах. — Джо подмигнул остальным, и, разумеется, Хамфри его поддержал.

— Да, снаряжение у него что надо. Я тут на днях видел его в душе. У него дюймов десять, не меньше.

— А ты сколько можешь предложить, Пузан?

— Придется поработать над собой.

— Тебя когда-нибудь арестуют, Хамфри, — отозвался я. — За подглядывание в душе за мужчинами. — Троица загоготала.

Мы постоянно так подшучиваем друг над другом. Вреда в этом нет. Хамфри холостяк, живет с матерью, подружки у него нет, но никто и на секунду не подумает, что он гей. Если бы мы подозревали, не подтрунивали бы над ним по этому поводу. То же и в отношении намеков на Бретта Саттона и Салли. Это традиционная клубная шутка, будто все женщины в клубе с ума сходят, увидев его — он высокий, темноволосый и так красив, что может себе позволить собирать волосы в хвост и не выглядеть при этом педиком, — но на самом деле никто не верит, что он крутит амуры.

Я почему-то вспомнил этот эпизод, когда сегодня вечером мы ложились в постель, и пересказал его Салли. Фыркнув, она ответила:

— Не поздновато ли уже тебе волноваться о длине своего дружка?

Я ответил, что для истинно одержимого сомнениями никогда не бывает слишком поздно.

Хотя в одном я никогда не сомневался — в верности Салли. Конечно, за тридцать с лишним лет нашего брака у нас всякое бывало, но мы хранили друг другу верность. Хотя других возможностей у нас было предостаточно, по крайней мере у меня, учитывая, что представляет собой мир шоу-бизнеса, да и у нее, не побоюсь сказать, тоже, хотя вряд ли ее профессия предоставляет столько соблазнов, сколько моя. Ее коллеги в Политехе, или в университете, как я должен приучиться его называть, не кажутся мне слишком привлекательными. Но дело не в этом. Мы никогда друг другу не изменяли. Как я могу быть уверен? Просто уверен, и все. Салли была девственницей, когда мы с ней познакомились, в те дни это было принято среди порядочных девушек, да и сам я был не столь уж опытен. Моя сексуальная история составляла весьма тощенький томик, состоящий из отдельных, случайных совокуплений с гарнизонными шлюшками в армии, с пьяными девчонками на вечеринках в театральной школе и с одинокими хозяйками сомнительных заведений, где квартировали актеры. Думаю, ни с одной из них я не занимался сексом больше двух раз, это всегда происходило очень быстро, неизменно в миссионерской позиции. Чтобы насладиться сексом, нужен комфорт — чистые простыни, жесткий матрас, теплая спальня — и отсутствие помех. Мы с Салли вместе учились заниматься любовью, более или менее с нуля. Я уверен, если бы она сходила налево, я бы это почувствовал по каким-нибудь новым черточкам в ее поведении, непривычным движениям рук или ног, отклонениям от обычных ласк. Мне всегда трудно поверить в истории, связанные с изменами, особенно с теми, где один обманывает другого годами. Да как тут не догадаться? Разумеется, про Эми

Салли не знает. Но, с другой стороны, у нас с Эми и не роман. А что у меня с ней? Просто не понимаю.

Я познакомился с Эми шесть лет назад, когда ее наняли помогать в подборе актеров для первых блоков «Соседей». Нечего и говорить, что справилась она блестяще. В нашем деле распространено убеждение, что девяносто процентов успеха ситкома зависит от удачного выбора актеров. Как сценарист, я бы, естественно, с этим поспорил, но даже самый лучший в мире сценарий ничего не решит, если актеры будут не те, — это правда. А подходящих актеров не всегда определишь с первого взгляда. Именно Эми предложила, например, попробовать на роль Присциллы, матери семейства из среднего класса, Дебору Рэдклифф — классическую актрису, которая только что рассталась с Королевским Шекспировским театром и никогда в жизни не играла в ситкоме. Никто, кроме Эми, не увидел бы в ней Присциллу, но Дебора чувствует себя в этой роли как рыба в воде. Теперь ее имя у всех на устах, и она может заработать до пяти тысяч за тридцатисекундный рекламный ролик.

Занятное это дело — подбор актеров. Талант сродни способности предсказывать будущее или отыскивать воду, но к нему требуется еще и тренированная память. У Эми не память, а компьютер: когда вы просите о подборе на какую-то роль, она впадает в подобие транса, уставившись в потолок, и вы только что не слышите пощелкивания у нее в голове, пока она перебирает виртуальные карточки с основными данными всех актеров и актрис, которых она когда-либо видела. Когда Эми идет на спектакль, она не просто смотрит, как актеры играют свои роли, она все время представляет их в других ролях, поэтому к концу вечера она не только впитывает их игру, но и определяет их потенциал для совсем других ролей. Посмотрев вместе с Эми «Макбета» в Королевском Шекспировском театре, вы, например, заметите по дороге домой: «Ну разве Дебора Рэдклифф не великолепная леди Макбет?», на что Эми ответит: «М-м-м, я бы хотела посмотреть ее в роли Джудит Блисс в «Сенной лихорадке». Иногда я спрашиваю себя, не мешает ли ей эта привычка получать удовольствие от спектакля. Возможно, именно это нас и сближает — мы не способны жить в настоящем, постоянно тоскуя о каком-то недосягаемом призраке совершенства.

Однажды я так и сказал.

— Чушь, дорогой, — ответила Эми. — При всем моем огромном уважении, это полная cojones

[5]. Ты забываешь, что иногда мне удается поймать идеальное соответствие актера и роли. Тогдая наслаждаюсь представлением, и только им. Ради этих моментов я и живу. Кстати, ты тоже. Я хочу сказать, что когда все в серии идет в точности как надо, ты, затаив дыхание, сидишь перед телевизором и думаешь: «Это не может долго продолжаться, сейчас все пойдет насмарку», но они справляются, и ничего не рушится - в этом все дело, n'est се pas? [6]

— Не припомню, когда серия казалась мне настолько хорошей, — сказал я.

— А та, с задымлением?

— Да, с задымлением была ничего.

— Чертовски хороша.

Вот что мне нравится в Эми — она постоянно поднимает мою самооценку. У Салли более волевой подход: прекрати хандрить и живи дальше. Эти две женщины во всем полная противоположность. Салли блондинка, голубоглазая английская роза, высокая, гибкая, спортивная. Эми — средиземноморский тип (ее отец был грек-киприот): темная, невысокая, яркая, кудрявые черные волосы и глаза, как изюмины. Она курит, сильно красится и никогда не ходит пешком, не говоря уж о том, чтобы пробежать, если, конечно, обстоятельства не вынуждают. Однажды мы опаздывали на поезд: я метнулся вперед и держал для нее дверь, пока она не доковыляла на высоких каблуках, похожая на встревоженную утку, при этом все ее ожерелья, серьги, шарфики, сумочки и прочие параферналии так и подпрыгивали. Я расхохотался. Просто не смог удержаться. Забравшись в вагон, запыхавшаяся Эми спросила, что тут смешного, а когда я объяснил, не разговаривала со мной до конца поездки. (Кстати, я только что посмотрел в словаре слово «параферналии», так как не был уверен, что правильно его написал, и обнаружил, что оно происходит от латинского paraphema, что означает «личная собственность женщины, помимо ее приданого». Интересно.)

Мы вообще редко цапаемся. Как правило, мы очень хорошо ладим, обмениваемся профессиональными слухами, жалуемся и подбадриваем друг друга, сравниваем свое лечение. Эми разведена, воспитывает четырнадцатилетнюю дочь Зельду, которая как раз сейчас начинает открывать для себя мальчиков и постоянно доводит Эми своими запросами в выборе одежды, поздними возвращениями домой и посещением сомнительных дискотек и т. д. и т. п. Эми страшно боится, что Зельда, того гляди, начнет заниматься сексом и пристрастится к наркотикам, и очень переживает, когда девочка уезжает один раз в месяц на выходные к бывшему мужу Эми, Солу, театральному менеджеру, который, по словам Эми, совершенно аморальный тип. Если процитировать ее дословно: «Он не признает моральных устоев, даже если уткнется в них носом». Тем не менее ее гложет вина за распад семьи, она боится, что Зельда собьется с пути истинного без мужчины в доме. Сначала Эми пошла к психоаналитику, чтобы понять, почему разладились их с Солом отношения. В душе она уже знала: из-за секса. Сол хотел в постели разных вещей, на которые она не соглашалась, а он со временем нашел женщину, которая согласилась. Но Эми до сих пор пытается разобраться, была ли это его вина или ее, и, похоже, ни на йоту не приблизилась к разгадке. Психоанализ — метод своеобразный; чем больше копаешься, тем длиннее становится путь к себе.