Терновый венец офицера русского флота
Шрифт:
По воспоминаниям коменданта Московского Кремля, бывшего матроса Балтийского флота с крейсера «Диана» П.Д.Малькова, расстрелы в 1919 году происходили и в самом Московском Кремле, в полуподвальных помещениях Большого Московского дворца, средь бела дня, под гул заведенных во дворе грузовиков.
Считались «расстрельными» Спасо-Андронниковский, Ивановский, Новоспасский и многие другие монастыри…
Мало кто выживал в советских концлагерях. Как писал С.В.Волков:
«Те же, кому пришлось принять мученический венец, естественно, свидетельств не оставили».
Большевистский конвейер смерти работал бесперебойно. В сборнике свидетельств о фактах
«Красный террор в Москве» помещены выдержки из нелегального бюллетеня № 4 от апреля 1919 года левых социалистов, еще недавно бывших соратниками большевиков, а затем оказавшихся в застенках ЧК, но избежавших расстрелов:
«Каждую ночь, редко когда с перерывом, водили и водят смертников “отправлять в Иркутск”. Это ходкое словечко у современной опричнины… Есть специальная комната, где раздевают, до нижнего белья и потом раздетых… ведут по снежному двору, в задний конец, к штабелям дров и там убивают в затылок из нагана.
Снег во дворе весь красный и бурый. Все забрызгано кругом кровью. Устроили снеготалку, благо дров много, жгут их на дворе и улице в кострах полсаженями. Снеготалка дала жуткие кровавые ручьи. Ручей крови перелился через двор и пошел на улицу, перетек в соседние места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда спускают этот талый страшный снег, живую кровь только что живших людей».
В Государственном архиве Архангельской области в документах объединенного фонда Архангельской губернской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и политического отдела при Архгубисполкоме была обнаружена регистрационная личная карточка, где значилась фамилия Садовинского:
Садовинский Бруно Адольф (так в документе. — А.Л.), рождения 30 января 1894 года, уроженец местечка Славута Заславского уезда Волынской губернии, ни в какой партии не состоящий… награжден орденом Св. Анны 4 степени.
Дата записи на карточке отсутствует, но само наличие записи означает, что Садовинский был в Архангельске уже после того, как его взяли в плен в Медвежьей Горе, и после того, как Архангельск стал красным.
Попасть в феврале 1920 года в Архангельск Садовинский не мог. По железной дороге в Мурманск пленных могли перевезти, но из Мурманска попасть в Архангельск морем не представлялось возможным: Белое море еще долго оставалось скованным льдом.
Вероятнее всего, из Медвежьей Горы пленных офицеров повезли в Москву и разослали по лагерям. Б.Садовинский попал в Кожуховский концлагерь.
Косвенно это подтверждали и некоторые историки. Как писал доктор исторических наук С.В.Волков в предисловии к книге «Красный террор в Москве»: «Весной 1920 г. в Москву были вывезены тысячи чинов белых армий (в основном офицеров…), взятых в плен зимой 1919/20 г. в Сибири, при крушении белого фронта на Севере и в апреле на Черноморском побережье; отсюда они частично рассылались по другим лагерям…, а частью вывозились на расстрел на Север».
Возможно, и Садовинского вывезли из Москвы в Архангельск вместе с другими пленнымим офицерами, поэтому его фамилия и значилась в спискахи Архангельского ГубЧеКа.
Сохранились воспоминания Я.И.Лапина, который с 29 апреля 1920 года находился в заключении в Архангельской тюрьме. Он вспоминал:
«…я был арестован, послан в Вологодскую тюрьму, а с 29/IV-20 года сидел уже в Архангельской тюрьме. Трое судей под председательством председателя Арх. Губчеки — бывшего матроса — заседала в одной из комнат тюремной больницы. Результат суда-допроса сказался 15/V. С утра вся тюрьма переполошилась, все притихли, стали говорить шепотком. И приползли откуда-то зловещие слухи, что в этот день будут расстреливать. С двух часов стали вызывать из камер по двум спискам и непременно с вещами, а затем вызывали и по третьему списку. по третьему — 28 чел. — препроводили в подвальную камеру. Во
втором часу ночи эту третью группу расстреляли “на мхах” — недалеко от тюрьмы».
Так как в Архангельском архиве никаких других документов Губернской ЧК, связанных с Садовинским, больше не обнаружено, можно предположить, что по вывозу на Север Бруно-Станислава Адольфовича Садовинского сразу и расстреляли.
Север не отпускал Садовинского. Если и было суждено ему погибнуть, то погибнуть на Севере.
… Звука расстрельного выстрела Бруно не слышал — работал мотор грузовика… В глазах его будто ярко вспыхнуло солнце на стеклах маячного фонаря, так ярко, что больно было смотреть… Море, синее море простиралось до самого горизонта… Он видел его сверху, видел легкое волнение на его поверхности… Откуда-то ему слышались корабельные склянки, медленно и заунывно переходящие в заупокойный колокольный звон…
Когда расстреляли офицера Российского флота лейтенанта Бруно Станислава Адольфовича Садовинского или он погиб при иных обстоятельствах? Документов, подтверждающих этот расстрел, как и тысячи и тысячи других расстрелов нет, и, наверное, они никогда не будут найдены…
Места захоронений жертв большевистских концлагерей тоже не обозначены на картах… Где его могила? Неизвестно, где захоронен лейтенант Садовинский, да и есть ли у него могила вообще. Может быть, это просто заброшенная землей яма с десятками скорчившихся тел его сокамерников… Нет могилы… Как нет могил у тысяч и тысяч замученных в советских концлагерях при «ленинско-троцкистском» терроре, еще задолго до террора «сталинского»…
Годы работы в архивах по возвращению из небытия событий жизни и службы офицера русского флота Садовинского, привели меня к переоценке ряда событий Первой мировой войны, Февральского и Октябрьского переворотов, Гражданской войны, к осмыслению того, как важно знать подлинную историю своей страны, своего рода, своей семьи. Наверно, все эти годы я неосознанно шел к пониманию этого, потому, что неожиданно в памяти всплыло событие, произошедшее много-много лет назад.
Школьником, я обнаружил на дне сундука в квартире дедушки и бабушки в украинском городке Кременчуг, армейский футляр из потертой коричневой кожи. Отщелкнув кнопку замка, я увидел полевой бинокль, сверкнувший мне в глаза оптикой своих линз. Я знал, что дедушка, Карп Игнатьевич никогда не служил, поэтому спросил: «Чей это бинокль?» Мне не ответили, бинокль отобрали (больше я его никогда не видел) и попросили молчать. Шел 1958 год…
В семейных разговорах глухо упоминали, что будто бы у деда был старший брат — офицер Белой армии и что он погиб молодым не то в 1919, не то в 1920 году. Почему все это не вспоминалось десятки лет, а вот сейчас припомнилось? Не знаю…
Наудачу я сделал запрос в Российский государственный военно-исторический архив и вскоре получил ответ. Раскрыв конверт я увидел «Послужной список» прапорщика Лоза Николая, датированный 1917 годом. Внизу собственной рукой Николая Игнатьевича было написано: «Читал 2 февраля 1917 года прапорщик Николай Лоза». До февральской революции оставалось 25 дней! Читаю дальше: «родился в 1896 году, казак Полтавской губернии. Войну встретил солдатом 17-й автомобильной роты 7 сентября 1915 года».