Терпение Мегрэ
Шрифт:
Она упала в глубокое кресло, обитое шелком цвета слоновой кости. Мегрэ не решался сесть на один из хрупких стульев и колебался, зажигать ли ему трубку.
— Я убежден, Алина, в вашей непричастности…
— Кроме шуток?
— Не злитесь. На прошлой неделе вы мне помогли.
— Это, конечно, был не самый умный поступок в моей жизни. Теперь на тротуаре, напротив, красуются двое ваших шпиков, и тот, что выше ростом, еще сегодня провожал меня на рынок.
— Таково уж мое ремесло.
— И вас от
— А что, если мы прекратим играть в войну? Допустим, что я занимаюсь своим ремеслом, как вы занимаетесь своим, и не важно, что каждый из нас стоит по другую сторону барьера.
— За свою жизнь я никому не причинила зла.
— Возможно. Зато Манюэлю причинили сейчас непоправимое зло.
Он видел, как глаза молодой женщины наполнились слезами, и слезы эти не казались притворными. Алина неловко высморкалась, как маленькая девчонка, которая старается не разрыдаться.
— Зачем было нужно, чтобы…
Она осеклась.
— Что именно было нужно?
— Ничего. Не знаю. Ну… Чтобы он умер. Как будто он и так не был несчастен, живя в четырех стенах, потеряв ногу.
— Но он жил с вами.
— От этого он тоже страдал, потому что ревновал меня, и, Бог знает, возможно, на это и были причины.
Мегрэ взял на туалете золотой портсигар, открыл его и протянул Алине. Она машинально взяла сигарету.
— Вы вернулись с покупками без пяти десять?
— Инспектор подтвердит вам это.
— Если только вы не скрылись от его наблюдения, как случалось время от времени.
— Но только не сегодня.
— Значит, вы ни с кем не имели контактов по поручению Манюэля, не должны были передавать никаких инструкций, никому не звонили?
Она пожала плечами, машинально отгоняя от себя дым.
— Вы поднялись по парадной лестнице?
— А зачем мне было идти по черной? Я ведь не прислуга.
— И прежде всего вы направились на кухню?
— Как всегда, когда возвращаюсь с рынка.
— Можно осмотреть кухню?
— Кухня — направо по коридору.
Он открыл дверь и окинул помещение взглядом. Служанка варила кофе. Стол был завален овощами.
— Вы прежде всего вынули все из сумки?
— Кажется, нет.
— Кажется?
— Иногда мы действуем машинально. Мне трудно вспомнить все детально, я до сих пор не могу прийти в себя.
— Насколько я вас знаю, вы затем направились в кабинет, чтобы поцеловать Манюэля.
— И вы так же хорошо, как и я, знаете, что я там увидела.
— Но не знаю, как вы отреагировали.
— Кажется, я закричала. Инстинктивно бросилась к нему, но, признаюсь вам, при виде крови я трусливо отпрянула. Я даже не нашла мужества в последний раз поцеловать его. Бедный папа!
По щекам ее текли слезы, которые она и не думала вытирать.
— Вы подобрали пистолет?
— Я вам уже сказала,
— Вы не дотронулись до него хотя бы для того, чтобы его вытереть?
— Я ни до чего не дотрагивалась.
— Когда пришла ваша служанка?
— Не знаю. Она ходит по черной лестнице и никогда не беспокоит нас, когда мы находимся в этой комнате.
— А вы слышали, когда она пришла?
— Из кабинета этого не слышно.
— А случается, что служанка опаздывает?
— Часто. У нее больной сын, и она, прежде чем уйти, должна ему все приготовить.
— Вы позвонили в комиссариат только в четверть одиннадцатого. Почему? И почему не вызвали тут же врача?
— Вы его видели, нет? Разве живые так выглядят?
— Что вы делали в течение двадцати минут с того момента, когда обнаружили тело, и до тех пор, пока позвонили в комиссариат? Мой вам совет, Алина, не отвечайте слишком быстро. Я знаю вас. Вы мне часто лгали. Я не уверен, что следователь будет в таком же настроении, как и я. А ведь ему предстоит решать вопрос о вашей свободе.
Она снова ухмыльнулась, как девушка с улицы, и закричала:
— Ну вот, только этого не хватало! Арестовать меня!
И есть еще люди, которые верят в правосудие! И вы в него верите? Скажите, вы в него верите?
Мегрэ предпочел не отвечать на этот вопрос.
— Видите ли, Алина, эти двадцать минут могут стать решающими. Манюэль был человек осторожный. Не думаю, чтобы он держал здесь в квартире компрометирующие бумаги или предметы, а тем более драгоценности или крупные суммы денег…
— К чему вы клоните?
— А вы не догадываетесь? Когда находят труп, первым делом вызывают врача или полицию.
— У меня иные рефлексы, не те, что у обычных смертных.
— Не стояли же вы неподвижно возле тела в течение двадцати минут?
— Во всяком случае, несколько минут простояла.
— Ничего не делая?
— Если вы уж очень хотите знать, то я молилась.
Я прекрасно понимаю, что это идиотизм, я не верю в проклятого боженьку. Однако же бывают моменты, когда о нем вспоминаешь против воли. Пригодится это или нет, но я помолилась за упокой души Манюэля.
— А потом?
— Потом я ходила.
— Где?
— От кабинета до этой комнаты и обратно. Я говорила сама с собой. Я чувствовала себя зверем в клетке, у которой отняли ее льва и львят. Он был для меня всем, и мужем, и ребенком.
Она говорила со страшным возбуждением и ходила по комнате, словно для того, чтобы восстановить в памяти все то, что делала утром.
— Это продолжалось двадцать минут?
— Не знаю…
— А вам не пришло в голову поставить в известность прислугу?