Терпкий запах тиса
Шрифт:
Дала себе волю, поплакала, уперлась снова. Пятница, суббота, воскресенье…
В выходные было хуже всего. Я даже звонить на дачу не стала. Все равно Вадим приехал в пятницу и все рассказал. Как ни странно, звонков не было ни от мамы, ни от двойняшек. Скорее всего, Вадим попросил их этого не делать — пока я не позвоню сама. За что я была ему очень благодарна.
Алла с Ниной звали к ним на дачу, но я отказалась. В субботу уехала на залив и весь день бродила по берегу. Переночевала в придорожном мотеле, а в воскресенье погнала Джерри в сторону
В понедельник утром я надела белое шелковое платье — то самое, с подрезом под грудью, в цветах, листьях и разводах. И ужасные босоножки на каблуке. За рулем в них было страшно неудобно. Плевать! На работе всем от меня было что-то нужно, и всех я отфутболивала. Сидела и таращилась в метео-карту в интернете. А после обеда подорвалась и поехала к парку.
Удобное место было плотно заставлено машинами, и мне снова пришлось припарковать Джерри у «Вашингтона». Отсюда дворами до дома Котика было минут десять ходу. Интересно, его еще не посадили? Или хотя бы не уволили? Можно было попросить Упадышева выяснить, но мне и на это уже было наплевать.
На этот раз гроза шла с юга — не лиловая туча, просто черная с седыми краями. Я прогуливалась по аллеям, дожидаясь, когда раздастся первый, еще тихий раскат грома, похожий на ворчание большой собаки.
Что я забыла? О чем нужно непременно вспомнить?
Все замерло в дремотной душной истоме. Ни один листочек не шевелился. Шум машин с улицы доносился глухо, как сквозь слой ваты. По спине под платьем стекали струйки пота. Страшно хотелось пить, но я оставила бутылку с водой в машине.
Еще светило солнце, похожее на каплю расплавленного металла, но чернота уже подползала. И вот наконец зарокотало. Внезапно подул ветер, деревья взмахнули ветками. Пыль вихрями поднялась с дорожек, скрипнула на зубах. Я поспешила к скамейке. Она выглядела старой и трухлявой, краска облупилась, и я даже испугалась, что это не та.
…За шиворот упала холодная капля — я вздрогнула. В воздухе висела водяная пыль. Голубь ухаживал за голубкой. Прошла мимо Маринка — и я зажмурилась, чтобы ее не видеть. Еще несколько секунд — и покажется Женька. Как же я его ненавидела в эту минуту.
И вдруг я поняла: именно моя ненависть погубит все. Я снова и снова, вопреки известному выражению, пыталась войти в одну и ту же воду. Но я была другой — и поэтому события разворачивались по-другому. Чтобы вернуть все, нужно было думать и чувствовать, как та пятнадцатилетняя девчонка. Но как, как я могла снова прочувствовать то, чего давно уже нет? Да, я помнила свои ощущения и мысли в тот момент, но как погрузиться в них снова, пережить так, словно никогда до этого их не испытывала?
И тут я наконец вспомнила!
Запах! Сколько раз со мной было такое — почувствовав какой-то знакомый запах, я не просто вспоминала события из прошлого, но мгновенно проживала их снова. Вот что было, когда я попала в прошлое впервые, и чего не было потом.
Я протянула руку, сорвала несколько тисовых хвоинок, растерла их в пальцах.
Да, я и так уже была в прошлом, но этому прошлому недоставало… объемности. Я была не внутри него, а словно на поверхности плоской картинки с эффектом 3D. Но терпкий запах мокрой хвои сделал свое дело — он забросил меня в глубину этой картинки.
Мое сознание тридцатипятилетней женщины словно ушло куда-то. Я снова была девятиклассницей. И не только внешне. Я была глупо и безнадежно влюблена в одноклассника, несмотря ни на что. И отчаянье мое сейчас было вовсе не оттого, что от меня ушел муж, а оттого, что одноклассник этот никак не хочет воспринимать меня всерьез. Вот сейчас он поравняется со скамейкой, и я скажу, что люблю его. А там — будь что будет. Но в тот момент, когда он пробегал мимо, мой язык словно прирос к зубам. И я просто махнула ему рукой, с трудом сдерживая слезы…
Небо почернело, ветер гнул молодые деревья, раскаты грома раздавались совсем близко. Телефон в сумке надрывался.
— Мамонт, ну ты где? — возмущенно спросил Петька. — Сказала, что на час всего на работу, и пропала. Самолет в девять, а у тебя ничего не собрано. Папа тебе звонил, а ты трубку не берешь.
Мне хотелось петь, плясать и прыгать — от радости и облегчения. Ощущение было, словно я сдала тяжелейший экзамен. А еще — как будто лопнул долго созревавший нарыв. Я забуду все это, как страшный сон!
— Никак было не уйти. Все, Петь, уже в машине, выезжаю.
Я шла к аллее, когда что-то заставило меня обернуться. Скамейка на тропинке исчезла. Словно и не было никогда.
Ливень был совсем близко, и я заторопилась к выходу. Первые крупные капли упали, когда я подошла к переходу через Кузнецовскую.
— Лера? — услышала я за спиной и похолодела. — Это ты?
Если бы я не видела его всего неделю назад, подумала бы, что он здорово изменился за те годы, которые прошли с нашей последней встречи. Еще больше похудел и ссутулился, на лице появились некрасивые складки, волосы поредели, в них пробилась седина. Зато джемпер — все так же наброшен на плечи, и рукава завязаны на груди.
— Извините, вы обознались, — сказала я и пошла через дорогу к Жорику.
Едва я успела захлопнуть дверцу, снаружи опустился занавес дождя. Последняя гроза этого лета на аплодисменты не скупилась. Но на этот раз я не стала ждать, когда прояснится, потихоньку поехала, подпевая песням по радио.
У нас на севере небо хмурилось, но, похоже, дождь свернул в другую сторону. Я поставила машину на стоянку — рядом с Прелестью. Сорвала у парадной с куста розовую кисть, пахнущую мороженым и ликером. С трудом дождалась лифт.