Терпкий запах тиса
Шрифт:
35
До следующей химии Женька в мою сторону даже не смотрел. Это было какое-то непонятное и еще не знакомое мне чувство. Раздражение? Недоумение? Какого черта-то? Что ты о себе возомнил, чучело?! На химии я сама покосилась в его сторону. Раз, другой — ноль эффекта. К концу урока не выдержала и написала:
«Ну, и кто же тебе нравится, интересно?».
Договорились, что напишем имена и передадим одновременно. Сейчас это казалось смешным, тогда — совсем нет.
«Максим Н. из А», — написала я.
«Лариса» — написал он.
Следующие несколько дней на уроках мы занимались исключительно перепиской. Я даже почти забыла, что должна страдать по Максиму.
«Почему Лариска? — недоумевала я. — Что вы в ней все находите?».
Лариса действительно нравилась многим, и это было совершенно непонятно. Если «полный ноль» Котик был хотя бы объективно симпатичным, «полный ноль» Лариса была вообще никакой. Никакущей.
«Она необычная, — отвечал Женька. — Не как все».
«Почему вам всем нравилась Лариска?» — спросила я одного из наших одноклассников в Фейсбуке лет через пятнадцать.
«Что б ты понимала, — снисходительно ответил он. — У нее была грудь».
Но тема Ларисы была исчерпана быстро, и наша переписка завертелась вокруг Максима и его подруги.
«Ничего странного, — писал Женька, — Вера очень красивая. Было бы как раз странно, если б он обратил внимание на тебя. Не расстраивайся. Ты симпатичная. И неглупая. С тобой интересно. Просто не каждый может тебя оценить».
Подобные «утешения» загоняли мою самооценку глубоко под плинтус. Да-да, я третий сорт — не брак. Надо очень-очень сильно постараться, чтобы разглядеть во мне что-то интересное. И даже то, что другие мальчишки как раз очень даже посматривали на меня, нисколько не помогало. Ведь никто из них не рвался петь мне серенады или хотя бы таскать мою сумку.
«Ты ведь была занята, — грустно сказал потом один из тех, для кого я была первой любовью. — Все знали, что у вас с Котовым… Никто и не лез».
Да-да, все считали, что у нас с Женькой любовь-морковь. Странная такая любовь. Записочная…
Подошел к концу учебный год, и меня отправили на все лето к родственникам в Анапу. Женька тоже уезжал куда-то и пообещал прислать письмо. А в самой последней записке написал, что будет скучать и что очень рад, что мы с ним подружились. Мне было немного неловко, но больше радостно: вроде как исполнилась моя мечта третьего класса, я дружу с мальчиком!
Прошел июнь, июль — письма не было. Сначала я думала, что еще рано, потом, что оно где-то затерялось на почте, потом, что Женька потерял мой адрес. Каждое утро я бежала к почтовому ящику, но он был пуст. Наконец письмо пришло. Полстранички, сухо, ни о чем: погода хорошая, хожу на речку, в лес, катаюсь на велике. И так меня это письмо обидело… Решила, что не буду отвечать, но потом написала что-то ядовитое, вроде: пиши такие письма крысе-Ларисе, а мне нафиг надо. Ответ пришел очень быстро, на шести страницах. Извини-извини, я идиот, я подумал, что совсем тебе не нужен, так глупо, ты мой самый лучший и единственный друг.
Первого сентября мы сели за одну парту, весь день болтали, но после школы, как обычно, пошли в разные стороны, каждый в свою. Встретиться? Но у меня четыре раза в неделю была музыкальная школа, у него волейбольная секция, в выходные тоже что-то не получалось. Когда люди хотят чего-то, они это делают. Когда не хотят — ищут причины. То есть я хотела, а Женька искал причины, которые не позволяли нам, к примеру, сходить в кино или в парк. Зато мы долго разговаривали по телефону. Через пару недель я заболела, он ни разу меня не навестил, но по-прежнему исправно звонил.
Вернувшись после болезни, я обнаружила, что Женька сидит с Аней. Оказалось, классная всех рассадила по своему усмотрению, о чем он мне не сказал. Мы по-прежнему переписывались, причем завели для этого толстую тетрадь, которая страшно интриговала одноклассников. Однажды у меня ее даже пытались украсть, но неудачно. После лета тема Максима и Ларисы как-то сама собой сдулась, и на первый план вышли наши с ним собственные отношения. Эта была нудная, скучная, мутная писанина без капли смысла. Словоблудие — так будет точнее. Нравимся мы друг другу или просто друзья — на эту тему были испачканы десятки страниц. Ни к чему определенному мы так и не пришли.
Я задавала себе этот вопрос много раз и не могла ответить. Когда Женька болел, мне его не хватало. Кстати, я хотела его навестить, но он каждый раз отказывался — мол, у него мама всегда дома, все не так поймет, лучше не надо. Так я у него ни разу и не побывала, как и он у меня. Я часто думала о нем, вспоминала наши разговоры, но… Вот, к примеру, я могла себя представить целующейся с Максимом и думала, что это, наверно, было бы очень приятно. Но поцеловаться с Котиком… бррр… Меня передергивало от одной мысли. В общем, на круг выходило, что он мне не нравится. Но было что-то, что меня к нему притягивало. И, самое паскудное, он это прекрасно понимал.
В девятом классе у наших мальчишек начался короткий, но бурный период лапанья. Причем лапали всех девчонок без разбору. Загоняли в угол и изучали анатомию. Под юбку, правда, не забирались, и на том спасибо. Некоторым девочкам это не нравилось. Я могла и в морду дать. Нас быстро оставили в покое, сосредоточив внимание на тех, которые визжали, но особо не возражали. Аня, соседка Женьки по парте, была барышней видной, выглядела по-взрослому, на приставания сопливых одноклассников только смеялась. Котик — по праву соседа — оглаживал ее чаще других. Он быстро сообразил, что мне неприятно на это смотреть, и делал это исключительно в моем присутствии.
При любой моей неудаче Котик — лучший друг! — утешал меня, но очень своеобразно. Хоть я уже и не была отличницей, но училась хорошо. И все же тройки иногда проскакивали.
«Не расстраивайся, — говорил он, — не всем же знать математику (физику, химию), зато ты…»
В качестве «зато» предлагались вовсе не мои сильные стороны, наоборот. «Зато ты играешь на пианино» (я еле тянула музыкалку на тройки и не бросала, только чтобы не расстраивать маму). Или «зато ты умеешь вышивать» (однажды я сдуру показала ему страхолюдного вышитого кота). Выходило так: если уж это — «зато», то все остальное и вовсе полный отстой.