Терпкий запах тиса

Жилло Анна

Мы зашли в небольшое кафе, сели за столик, заказали кофе.

— Ну? — он смотрел на меня в упор, зло прищурясь. — Давай наконец расставим точки над и.

— Давай, — согласилась я. — Что будет, если я скажу, что эта наша последняя встреча?

— Я тебе уже говорил, что будет. Повторить?

— Будь добр.

— Лера, я не позволю морочить себе голову. Ты обещала, что уйдешь от мужа и будешь со мной. Я развелся сразу. Ты все тянула и тянула. То у тебя дети, то у тебя новая работа, то ты больна, то еще какая-то херня. Перед командировкой я тебе сказал: или ты со мной,

или все. Решай, время есть.

— Я решила, Женя. Что дальше?

— Ты думаешь, что можешь сломать мне жизнь, а сама будешь жить дальше припеваючи? Не выйдет, милая. Для тебя ягодки тоже закончатся.

31

Так, игры кончились. Или наоборот — только начались. Вообще-то в карты я играла неплохо, хотя и не очень любила. Слишком уж азарт захватывал. Такие люди, как я, проигрывают миллионные состояния за один вечер. Поэтому если и садилась, то только киндером. На щелбаны или, как бабушка, говорила, по копеечке. Ну что ж, поблефуем.

— Вот так ты, Женечка, меня и держал пять лет, да? — сказала я задумчиво. — Один раз сдуру с тобой трахнулась — и привет. Вечное сексуальное рабство.

— Такую женщину, как ты, трудно удержать, — усмехнулся Женька. — Но можно. Когда ей есть чего терять.

Я смотрела на него во все глаза. Неужто бинго? Он не шутил. Ни капельки. Ну что ж, одним вопросом меньше. А я-то понять не могла, чем же он меня… ее так увлек. Удивлялась — неужели только воспоминаниями о прекрасной школьной любви? И даже робко предполагала: а вдруг он такой зашибенный любовник, что держите меня семеро. Ну да, как же. Встречалась бы тогда Лера с ним всего два раза в месяц. И подкатывалась бы к Вадиму под бочок, несмотря на холодную войну.

— То есть ты в курсе, что я тебя не люблю и сплю с тобой исключительно потому, что деваться некуда?

— Лер, ну зачем ты так? — помрачнел он, и наглую ухмылку словно мокрой тряпкой стерло. — Неужели у нас с тобой все так плохо было?

Да-да, дорогой, я прекрасно помню про «лучшего друга». Слова другие, стилистика та же. Сейчас ты ловко извернешься, я окажусь во всем виновата и буду просить прощения. Ну уж нет, фигли-мигли-балалайка.

— Жень, скажи мне честно, — я отодвинула чашку и накрыла его руки своими, вспомнив при этом о его вечно холодных влажных ладонях. — Просто ответь на один вопрос.

— Ну? — насторожился он, но руки не убрал.

— Помнишь, в девятом классе ты меня в парке поцеловал? Весной, когда мы там бегали?

— Помню. И что? — он не мог понять, к чему я клоню.

— Зачем?

— В каком смысле? Захотелось — и поцеловал.

— Нет, я серьезно, — чем больше он нервничал, не понимая, чего я от него хочу, тем спокойнее становилась я. — Ведь ты же был влюблен в Леонтьеву. И вы с ней встречались.

— Ну и что? Мне просто стало тебя жаль, Лера. Ведь я же знал, как ты ко мне относишься. Ты тогда сидела на скамейке — как лемур. Вцепилась в нее, вся такая несчастная, глаза вытаращенные. Только хвоста полосатого не хватало. Я тебя, кажется, спросил, что с тобой, а ты заревела.

— Значит, ты тогда меня пожалел и поцеловал. А на самом деле это тебе

нафиг упало, да?

— Извини, но тогда — да.

— А мне вот кажется, что ты врешь. Тебе просто хотелось еще немного меня помучить. Напоследок. Так?

Женька смущенно засмеялся и осторожно вытянул кисти из-под моих ладоней.

— Лер, это все было до исторического материализма. Ты мне по телефону тогда припомнила — что я в школе об тебя ноги вытирал. Все с тех пор сильно изменилось.

— А мне кажется, что не очень, — возразила я, отпив глоток остывшего кофе. — Если бы не тот поцелуй, я тогда на набережной даже не обернулась бы.

— Я подумал, что ошибся. Все-таки сколько мы не виделись? Четырнадцать лет? Или пятнадцать?

— Около того. Последний раз — на твоей свадьбе.

— Ну вот. Еще и темно было. Позвал тебя, ты мимо прошла. Потом остановилась, оглянулась. Ну а потом ты помнишь — сидели в кафе, а когда закрылось, ко мне поехали.

Ага, вот как, значит, все было. Это действительно он меня окликнул тогда, я не ошиблась. Ошиблась только насчет момента Лериного, так сказать, морального падения. В «блядском платье» — это уже потом было.

— Послушай, ты мне, кажется, говорил, но я уже не помню. Как ты вообще тогда оказался в Питере?

— Говорил. Когда у хохлов началась та заварушка, начал подумывать о том, чтобы вернуться. Гражданство-то российское, и у меня, и у жены было. А тут как раз отец в Москве умер. Там квартира осталась матери, а эта, на Благодатной, мне. Приехал оформлять наследство. Ну а после развода совсем перебрался.

Конечно, непонятного оставалось еще достаточно, но, в общем и целом, картину я уже могла себе представить.

С мужем разлад, выплеснулась многолетняя усталость и раздражение, настроение на нуле — и вдруг привет из далекой юности. Как будто стоишь на площадке последнего вагона, а поезд проезжает мимо знакомого полустанка. И кто-то такой томительно знакомый сидит на пригорочке и рукой машет. И вот уже все плохое уходит в тень, а на первом плане гуляют белые единороги и розовые пони. И над всем рассвет и радуга. И ты дергаешь стоп-кран, чтобы сойти с поезда. А потом оказывается, что вместо единорогов и пони на лужайке пасутся лошаки и мулы, все в слюнях и в коросте. А вместо рассвета — бесконечный серый дождь. Вот только обратной дороги, оказывается, нет. Поезда на этом полустанке не останавливаются. Игра, в которой нельзя выиграть, нельзя остаться при своих. Нельзя даже выйти из игры. Ну что ж…

— Кот, ты хочешь, чтобы я осталась с тобой, несмотря ни на что? Зная, что я тебя не только не люблю, но и глубоко презираю? Тот первый раз был огромной ошибкой, которую я сделала сдуру, потому что была зла на мужа. Да из тебя любовник — как из говна пуля. От кота на пашне больше проку. Извини на добром слове, остопиздело что-то там изображать. Ты как в анекдоте — бледное подобие левой руки. И вообще, каким мудаком ты был двадцать лет назад, таким и остался.

Это было грубо, очень грубо, но я намеренно злила его — и Женька поддался на провокацию. Его лицо сначала побледнело, потом побагровело. Наверно, не будь мы на людях, он бы меня ударил.