Терпкий запах тиса
Шрифт:
Черт, нет!!! Только не это!
Слезы хлынули ручьем. Женька подошел совсем близко, встал коленями на сиденье, обнял меня и стал собирать слезы губами…
…Громыхнуло совсем близко, и тут же упали первые тяжелые капли. Через минуту лило уже вовсю. Застигнутые врасплох люди жались к стволам деревьев, а я, хотя зонт лежал в сумке, шла по аллее под дождем — так было не видно, что я плачу.
Сев в машину, я завела двигатель и включила печку, чтобы хоть немного согреться. Взяла тряпку, которой протирала стекла, и кое-как вытерла волосы, даже не думая о том, что она грязная. С туфель на коврик натекла лужица. На сиденье подо мной и вовсе был потоп.
Телефон в сумке надрывался. Я достала его и, даже не посмотрев на номер, нажала на кнопку соединения.
— Лера, может, ты все-таки объяснишь, в чем дело? — даже не поздоровавшись, спросил Женька.
Что я, интересно, могла ему объяснить? Извини, я никогда не была твоей любовницей, потому что это была не я, вернее, я, но…
— Не могу, Жень, — пробормотала я сквозь слезы, стараясь хотя бы не всхлипывать.
— Что ты не можешь?
— Объяснить. И разговаривать не могу. Я за рулем. Тут дождь. И пробка.
— Хорошо, я позвоню позже.
Бросив телефон на сиденье, я снова разревелась — в который уже раз, не сосчитать. Ладно бы я расплачивалась за свою глупость. За свою собственную измену. Но у меня ведь и в мыслях ничего подобного не было никогда. Даже пять лет назад, когда казалось, что между мной и Вадимом уже все кончено. Даже когда пошла в ресторан с Гришей — знала, что ничего не будет.
Но жизнь редко бывает справедливой. По большому счету, в ней вообще нет справедливости. Есть причины — и есть следствия. Я не хотела ничего менять в своей жизни. Ни в настоящей, ни в прошлой. Но разве меня кто-то спрашивал об этом? Откуда вообще взялась эта чертова скамейка? Какие силы поставили ее здесь, в этом глухом уголке парка, именно в том месте, с которым у меня были связаны далеко не самые приятные воспоминания? И значит ли это, что она там специально для меня, а не для любого, кто перед грозой сядет на ее спинку и задумается о прошлом? Если так, то почему я? Почему именно я?
Я рыдала и материлась, хотя больше хотелось орать, выть, топать ногами, лупить кулаками по чему попадя. От бессилия, от отчаяния. Но вот потихоньку все пошло на спад. Верблюд проорался и мог идти по пустыне дальше. Протерев лицо влажной салфеткой, я бросила ее в пепельницу и начала мысленно раскладывать пасьянс — так я это называла. Это было обычное рабочее: если получится так — будем делать вот так, а если так — то вот эдак.
Обычно я всегда просчитывала самый оптимистичный и самый пессимистичный варианты. Что будет, если обстоятельства сложатся таким образом. Последствия, перспективы, мои действия. С оптимальным проблем не было, там даже и просчитывать особо ничего не требовалось. Наихудший я наоборот анализировала от и до, чтобы быть готовой. Чтобы кирпич не свалился на голову внезапно. Но чаще всего, в девяти случаях из десяти, проходил какой-то промежуточный вариант, не самый лучший и не самый худший.
Самым лучшим в моей ситуации было бы вернуть все на исходные. Так, как было. Рассчитывать на него не приходилось. Даже если бы я таскалась в парк каждый раз, когда по прогнозу обещали грозу. У меня было такое чувство, что мироздание сопротивляется, не дает мне все исправить. Дважды я пыталась — и дважды происходило что-то неожиданное, чего никак нельзя было предусмотреть.
Или все-таки дело в том, чего не хватало, что было не так? Если бы понять, вспомнить…
Вариантом получше, но тоже почти идеальным, был такой, при котором Котик молча оставлял меня в покое. Разошлись — и обо всем забыли. И без гадостей от Маринки. Но на это тоже можно было не рассчитывать. Наихудший — они объединились и слили Вадиму информацию по полной. И это был тот редкий случай, когда крайний вариант оказывался наиболее вероятным.
29
Как-то мне пришлось общаться со спецназовским полковником в отставке. Запомнилась фраза: «В критической ситуации бить надо первым, и чтобы противник уже не встал». Имелась в виду, конечно, боевая обстановка, но моя сейчас мало отличалась. Я хотела поехать прямо к Упадышеву, но вовремя сообразила, что, во-первых, похожа на мокрое пугало, а во-вторых, лучше все-таки договориться о встрече.
Заехав домой, я быстро вымыла голову и переоделась. Потом набрала знакомый номер, уже со своего мобильного. Время маскарадов закончилось.
— Добрый день, Василий. Медицинская маска беспокоит, — отрекомендовалась я. — Она же Валерия Соболева.
— Даже так? — если Упадышев и удивился, то никак этого не выдал. — Чем могу? Или какие-то претензии?
Претензии у меня, по правде, имелись, но в данный момент точно было не до них.
— Подъехать можно? Прямо сейчас?
— Давайте через час? — подумав, предложил он.
Через час я сидела у его кабинета, с трудом сдерживая желание грызть ногти. От этой мерзкой привычки мне удалось избавиться много лет назад, но теперь она вдруг настойчиво напомнила о себе. Хотя внешне я была совершенно спокойна, как будто выплеснула всю истерику, когда рыдала в машине. Детектив выглянул в приемную и приглашающе кивнул мне.
— В нашей профессии любопытство не приветствуется, — сказал он, закрыв дверь. — Но я правильно понял, что вы заказали досье на саму себя?
— Правильно, — кивнула я. — Были причины.
— Разумеется, — корректно согласился Упадышев. — Вас интересует что-то еще?
— Да. Только не о себе. Котов — вы показывали мне его фотографию. Компромат на него. Такой, чтобы он согласился вскрыть себе брюхо маникюрными ножницами и сожрать кишки, лишь бы не всплыло. И очень срочно. Вы сказали, что сделаете скидку — не надо. Наоборот, заплачу больше, лишь бы побыстрее.
— Валерия Сергеевна… Далеко не у каждого человека за душой есть что-то настолько ужасное.
— Да, конечно. Но у этого, думаю, найдется. Процентов на девяносто уверена. И еще. Если можно, выясните подробности его развода. Кто подавал иск, причина, подробности.
— Хорошо. Раз уж мы отменили режим инкогнито, я могу связаться с вами сам?
— Да. По тому телефону, с которого я звонила.
Я вернулась домой, разделась и забралась в горячую ванну с бокалом вина. Адреналин бурлил в крови, стучало в висках. Включился режим холодного бешенства, когда уже не убегаешь, не прячешься в темном углу, а разворачиваешься к противнику лицом, чтобы сражаться не на жизнь, а на смерть. Нет, я не собиралась нападать сама, но оружие надо было держать наготове, чтобы при необходимости, при первом же его шевелении сделать упреждающий удар.
Ночью я внезапно проснулась, как будто увидела во сне ответ на загадку. Точнее, всего лишь половину ответа.
Когда я попала в прошлое в первый раз, мне невольно удалось изменить его, потому что я смотрела на все глазами не пятнадцатилетней девочки, а взрослой женщины. Та Лера с завитой щипцами челкой просто не смогла подозвать Котика, ей не хватило смелости. Другое дело — Лера, которой я стала, решительная, уверенная в себе. Только вот зачем мне это понадобилось? Из любопытства, которое, как известно, сгубило кошку? Или от меня уже ничего не зависело?