Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
Однако в 1-й год правления Мэйдзи («просвещенное», или «светлое», правление, 1868 г.) было принято историческое решение, согласно которому одному императору может соответствовать только один девиз правления, что свидетельствовало о кардинальных изменениях в образе государя. Теперь никакие катастрофы (ни природные, ни социальные) не могли скомпрометировать государево время. Если раньше император объявлял помилование в случае природных бедствий, то теперь он прибегал к амнистии по поводу радостных событий в государственной жизни, например по случаю провозглашения Конституции (1889 г.). Теперь у государя не могло быть недостатков, по умолчанию он мог приносить только благодать и радость (поскольку порицание его деятельности подпадало под уголовную ответственность, выражение «по умолчанию» является в данном случае единственно возможным).
В первых указах Мэйдзи еще можно обнаружить упоминания о его малой добродетельности и недостатке сил. Так говорится, например, в интронизационном указе, где Мэйдзи сетует на недостаток своей добродетельности, но одновременно уповает на помощь предков в деле управления страной [417] . Последний же случай констатации собственной недобродетельности
417
Мори Киёто. Дайниппон сётёку цукай. Токио, 1941. С. 598.
418
Там же. С. 720.
419
Мори Киёто. Дайниппон сётёку цукай. Токио, 1941. С. 796.
Мэйдзи позиционировался как главнокомандующий (раньше императоры никогда не обладали военной функцией) и абсолютный монарх европейского типа, для которого констатация собственного слабосилия была совершенно неуместной (и это при том, что в действительности Мэйдзи был лишен любой возможности для личного принятия решений). Природные и социальные бедствия традиционно служили указанием на дурное правление, предполагали ответные меры. Мэйдзи же снимал с себя ответственность за возникновение природных катаклизмов. Это послужило причиной, по которой перестали провозглашаться императорские указы по случаю стихийных бедствий, в которых государь брал ответственность на себя. Теперь причины таких бедствий стали искать посредством позитивистских научных методов. Таким образом, поведение природы начинало восприниматься как автономное от поведения человека. Каждое новое крупное землетрясение, наводнение или засуха имели результатом не смену девиза, а новые усилия по развитию сейсмологии или мелиорации, разработку практических мер по преодолению последствий стихийного бедствия. И эта сфера деятельности находилась в компетенции не императора, а правительства. Только в самом начале своего правления, в 1869 г., Мэйдзи единственный раз отреагировал на наводнения, возникшие в результате проливных дождей (1868 г.), и засухи (1869 г.), что повлекло неурожай. Желая продемонстрировать солидарность и образец для подражания, Мэйдзи заявил о том, что вводит для себя режим строгой экономии [420] . Однако это осталось его единственным заявлением по сходным поводам, несмотря на часто случавшиеся в его правление землетрясения, опустошительные пожары, эпидемии, неурожаи. Помощь пострадавшим оказывали, но теперь это стало прерогативой правительства, а ритуальное самобичевание государя уходит в прошлое. При этом в результате развития современной экономики, инфраструктуры и роста налоговых поступлений возможности по оказанию помощи постепенно возрастали.
420
Там же. С. 627.
Анализ указов императора Мэйдзи свидетельствует об изменении объекта его светоносной активности применительно к внешней для японца среде. Если раньше император выступал жрецом-посредником между подданными, грозной природой и высшими силами, то теперь в качестве «внешней среды», которая угрожает японцам и одновременно манит их, выступают зарубежные страны. И теперь именно этот внешний мир требовал умиротворения и вмешательства императора. В связи с этим в правление Мэйдзи весьма значительное количество его указов направлено на выстраивание внешних отношений Японии (включая, естественно, и войны). Таким образом, место нерукотворной природы занимает человеческий фактор.
Отказываясь от ответственности за поведение природы, император тем не менее все равно оставался «хозяином времени». Но это было уже не столько время циклическое (времена года), сколько время линейное. Во-первых, Мэйдзи правил под собственным и только ему принадлежавшим девизом. Во-вторых, несмотря на упразднение лунного календаря и переход на календарь солнечный, григорианский календарь все равно имел ограниченное распространение. В качестве нулевой точки отсчета времени выступало не рождение Христа, а год интронизации мифического первоимператора Дзимму. В-третьих, с введением солнечного календаря японцам приходилось сообразовываться именно с этим новым императорским временем, которое зачастую плохо соотносилось с временем природным. Так, в рамках новогодней обрядности придворные были вынуждены привычно сочинять стихи о теплом весеннем ветерке уже 1 января, хотя на самом деле о таком ветерке можно было только мечтать. Но приказ императора оказывался убедительнее хода природного времени.
Мэйдзи отказывался брать на себя ответственность за природу, однако подданные по инерции все равно соотносили императора с ней, но не с природными аномалиями, а с природной благодатью. Для них император являлся живым олицетворением жизнепомогающих природных сил. Когда 25 августа 1879 г. Мэйдзи «по просьбе жителей Токио» совершил прогулку по парку Уэно (первый в Японии парк европейского типа), они преподнесли ему адрес, в котором «священное правление» уподоблялось жизнетворящему дождю, добродетельность государя – восходящему солнцу, его милость – «ветру, приносящему счастье» [421] .
421
Мори Киёто. Дайниппон сётёку цукай. Токио, 1941. С. 724.
Таким образом, связь между императором и благодатной природой не утрачивается в массовом сознании окончательно. Текст песни под названием «Душа императорского указа», опубликованной в нативистском журнале «Нихондзин» в 1891 г., начинается со слов: «Река императорского указа течет по склонам находящейся в тени горы». Далее взору открываются бескрайние благоухающие просторы, которые орошает эта река. При этом сквозь заросли тростника видны пасущиеся коровы и овцы [422] . Таким образом, император (его указ) обладает жизнетворящей (орошающей) силой, государевы слова-действия по-прежнему имеют жизнеустроительный и общенациональный смысл и размах. Подобное стихотворение могло бы быть сочинено на китайском языке и в давние времена. Единственное, что по-настоящему выбивается из привычного смыслового ряда, – это упоминание пасторальных коров и овечек, которые служат указанием на происходившие «прогрессивные» перемены в стиле жизни. В это время японцам настойчиво советовали потреблять больше мяса и молока, чтобы сравняться по телесным параметрам с европейцами.
422
Нихондзин. 1891. № 65. С. 28.
Связь образа императора с природными стихиями хорошо заметна и в первой посмертной биографии Мэйдзи (1913 г.). В ней, в частности, говорилось: «Император обладал огромной гуманностью, он постоянно заботился о спокойствии народа. Когда случались природные бедствия, не случалось и дня, чтобы он не отправлял посланника на центральную метеорологическую станцию по нескольку раз в день. Кроме того, во время сбора урожая его большая душа обращалась в сторону полевых работ и никогда ни на миг не отвлекалась от изучения аномальных явлений Неба и Земли. Когда свирепствовали дурные болезни, он неизменно являл глубины своего сердца и изволил говорить о том, что негоже жалеть денег на сострадательную помощь бедным и убогим, жертвам войны и раненым. Когда он слышал о том, что среди народа расцветают сострадание и доброта, его сердце переполнялось радостью… Император всегда чутко прислушивался к пожарному колоколу, и, когда раздавался его тревожный звон, он в великом беспокойстве выходил в сад и, понаблюдав за заревом на небе, немедленно осведомлялся об обстоятельствах и печаловался. В апреле 44 года Мэйдзи [1911] в [токийском районе] Ёсивара случился ужасный пожар. После того как тогдашний министр внутренних дел любезно осмотрел место происшествия, он немедленно подробно доложил государю о разрушениях и о состоянии пострадавших. Государь воспринял это очень близко к сердцу и немедленно распорядился об оказании помощи. Узнав о том, что в том же самом месте в прошлом году случилось наводнение, он стал настойчиво расспрашивать и печалиться о несчастьях, случившихся в его земле, постоянно осведомлялся об оказанной помощи у министра двора и у придворных, безмерно горевал. Ему представляли доклады, а он отдавал приказы об оказании значительной помощи» [423] .
423
Полный перевод этой в высшей степени информативной с точки зрения культурологии биографии см.: Мещеряков А. Н. Первое жизнеописание императора Мэйдзи// История и культура традиционной Японии. М.: РГГУ, 2008. С. 449–468.
Из вышеприведенного пассажа видно, что император Мэйдзи является всесострадательным правителем, образ которого тесно связан с образом праведного правителя конфуцианского типа. Помощь пострадавшим от стихийных бедствий и эпидемий входила в программу его действий, и Мэйдзи следует этой традиции. В то же самое время в его образ вводятся и более современные характеристики. Это видно из утверждения, что Мэйдзи «изучал» природные аномалии. В традиционной Японии правитель рассматривался как гарант «правильного» хода времени, чередования сезонов, богатого урожая. Правильный ход времени он обеспечивал с помощью ритуалов. Хотя Мэйдзи действительно продолжал участвовать в отправлении таких ритуалов, в данном жизнеописании сделан акцент на научной (западной) составляющей его поведения. Связь с природой он осуществляет через метеостанцию и научное изучение «аномальных явлений». Этот «исследовательский» мотив получит особенно большое развитие при императоре Сёва (Хирохито), внуке Мэйдзи. Он позиционировался, в частности, как ученый академического типа, который занимается исследованием морской фауны.
Тесная связь императора Мэйдзи с природной средой видна и из тех похвал, которые расточает биограф его поэтическому дару. В этом смысле образ Мэйдзи тоже соответствует традиционным представлениям о верховном правителе, который своими стихотворными упражнениями приводит страну и природу в гармоничное состояние. «Император сочинял с божественной быстротой, придворные не могли сдержать возгласов восхищения. Император сочинял на самые разные темы, особенно много у него стихов, посвященных делам государственным, образованию, делам военным, пяти злакам, дождям и ветрам. Каждая из этих тем постоянно занимала священные помыслы императора, каждая из них превращалась в его стихах в сокровище». Далее приводятся несколько стихотворений императора, посвященных, в частности, сливе и сакуре, т. е. образам, ассоциирующимся с весной, радостью и надеждой. Однако эти стихи уже не имеют заклинательного смысла. Японцы простирались перед императором, кланялись его портрету, он обладал непререкаемым авторитетом, но тем не менее не имел статуса «настоящего» божества. Он обладал вполне человеческим смертным телом и человеческими чувствами. Одним из сильных мотивов поведения «простого» японца было желание «не огорчать» государя и отца нации своим неправедным поведением.