Территория нелюбви
Шрифт:
— Айя, у Вас золотые руки! Почему же мы раньше к Вам не обратились? — мамаша моего полугодовалого пациента, наконец, расслабилась и теперь выносит мне мозг болтовнёй. — Вы, наверное, очень любите детей?
Очень не люблю!
Честно говоря, до этого момента детей мне доверяли лишь дважды — трёх и пяти лет. Отвратительные существа! И оба раза мне хотелось забить им в рот кляп и побольнее ущипнуть за задницу, чтоб уж по делу орали. Но к этому малышу у меня нет претензий. И, кажется, я впервые получила кайф от нелюбимой работы.
А ещё через двадцать минут я смываю с рук детское масло и вношу улыбчивого парнишку в расписание на ближайший месяц. И — о, счастье! — уношу свои уши прочь от его неумолкающей мамаши. Уверена, что с ней пацан к трём годам тоже станет нервным и дёрганным.
Домой сегодня совсем не хочется возвращаться. Но еду ради Ричарда. Машину Рябинина я замечаю ещё издали — ожидаемо. К счастью, Ричи тоже глазастый, и позволяет мне остаться незамеченной. Мы удираем с ним в лес и гуляем до глубокой темноты. Его болтовня, в отличие от людской, действует на меня умиротворяюще.
Мы надурачились, выучили короткое стихотворение и домой возвращаемся в приподнятом настроении.
Автомобиль Рябинина больше не стоит у подъезда, но вместо удовлетворения я ощущаю досаду — устал ждать. А ведь он не мальчишка влюблённый, чтобы выслеживать и караулить меня целый день. Но стоило мне припарковать «Пыжика» и заглушить двигатель, как перед капотом вырос Пал Ильич собственной персоной.
Во мне вдруг нарастает острое сожаление и стыд, когда я слышу его уставший, но совсем не злой голос:
— Ну наконец-то…
Выбираюсь из тёплого салона и невольно задерживаю дыхание.
— Я беспокоился, Айя.
Мы снова в темноте, но я слышу, что он очень волнуется… я чувствую это.
— Мы с Ричи гуляли, дядь… Пал Ильич…
Осторожно, по капле я вдыхаю прохладный вечерний воздух, наполненный ароматом весны, тревоги и… ЕГО ароматом, мгновенно выбивающим меня из равновесия. Путающим меня… пугающим и сокрушающим мою выдержку. Три шага… Сделать всего три шага, и я уже не смогу остановиться. И ОН не остановит… Мне хочется приложить прохладные ладони к своим горячим щекам… И голову хочется сжать и постучать по ней, вытряхивая… вот это… Вот это всё, что делает меня такой глупой и слабой.
— Айя, у меня к тебе предложение…
— Романтическое? — спрашиваю, не задумываясь, и сама же удивляюсь, что в своём дурном состоянии ещё способна шутить. Пока ещё могу…
Я, наконец-то, нахожу место своим рукам — прячу их в карманы. И будто нахожу опору, с силой вдавливая сжатые кулаки в подкладочную ткань.
— Не совсем, — усмехается Рябинин. — Я хотел… хочу предложить тебе пожить в квартире Вадима, она всё равно пустует.
— Да уж… хм… совсем неромантично. А зачем, дядь Паш? Мне есть, где жить. Да и Ричи…
— Вместе с Ричардом, конечно! Я сам помогу вам перебраться. Можете завтра же переехать…
Рябинин делает ко мне шаг, а в воздухе над нами громко хлопают крылья. Я раскрываю объятия…
— Всё хорошо, Ричи, иди ко мне.
Прижимаю к себе ворона и тихо шепчу в его перья:
— Ты молодец, всё про меня знаешь. Всё
— Это хорошо, что у тебя такой защитник, — Рябинин больше не приближается, но говорит искренне. Мне так кажется. Так хочется…
— Вы… — от волнения почти пропадает голос, но я должна сказать. — Вы больше не приезжайте, пожалуйста, Пал Ильич… Мне так трудно дышать рядом с Вами… Мне сложно от Вас оторваться… и страшно.
— Это не то что ты… — он запускает свои пальцы в волосы, а я прикрываю глаза. Чтобы не смотреть. — Да… Хорошо, я постараюсь… Потом, когда буду знать, что ты в безопасности. И мы обязательно с тобой поговорим об этом… Потом…
— О моей безопасности? — я не открываю глаз. Потому что это очень опасно.
— Обо всём поговорим, Айя…
12.10
Я даже не заметила, что вернулась домой, прижимая к груди Ричарда. А он вдруг непривычно затих в моих объятиях, будто боялся меня потревожить.
— Айчик, ты же г-голодная! П-пойдём, я тебя накормлю…
Мысль о еде почему-то отозвалась тошнотой…
— Айка, всё в порядке? Тебя Рябинин искал… Ты его видела?
Нашёл. И совершенно оглушил… дезориентировал. Нет, не в порядке…
— Ай, а п-почему Ричи такой ти-тихий, он не заболел?
Ричи… Такой же очумевший, как и я… Словно долька меня самой… Часть моей души.
Я благодарна девчонкам — машу головой, киваю… улыбаюсь… Хочу показать, что я с ними. Но ещё не готова покинуть своё тихое отрешённое убежище, сотканное мной наспех… чтобы спастись… от болезненных и таких незнакомых эмоций. И не могу заставить себя говорить, как будто слова сейчас способны разбить мою хрупкую защиту, выбрасывая меня за рамки шаткого спокойствия.
Я уже почти достигла моего укрытия, нашего с Ричи привычного мирка…
— Не, нормально?! И Павел нам ещё толковал о какой-то безопасной территории! Тогда почему крылатые твари нарушают границу? — слова, разбавленные всхлипом, звучат громко, надсадно и зло.
А мой защитный кокон начинает опасно вибрировать, грозя взорваться.
Я открываю дверь своей комнаты, целую Ричи в макушку и, шепнув «я скоро», впускаю внутрь. Отгораживаюсь от комментариев сестёр, потому что не нуждаюсь в защите. Но очередные слова мамы попадают в цель, пробивая брешь в моей зыбкой броне…
— Я не обязана терпеть вблизи себя эту мерзкую ворону!
Разворачиваюсь медленно и, справляясь с яростью, не сразу поднимаю глаза на маму. А когда встречаю взгляд её блестящих зелёных глаз, равнодушно разглядываю опухшие веки и покрасневшие склеры. Мне совершенно плевать, что за трагедия заставила плакать мою маму… Но я отчётливо понимаю, что выбирая между моей птицей и этой женщиной, ни секунды не стану колебаться, с кем мне жить — выбор для меня очевиден.
— Это был мой текст, мам… Я!.. не обязана терпеть рядом с собой мерзкую ворону… Но ты почему-то до сих пор здесь, и даже пытаешься устанавливать свои правила на чужой территории.