Территория вторжения
Шрифт:
В горле застрял ком, никак не удается его запить. Все стоит и стоит, гад, мешает дышать.
Нет. Это другое. Из глаз катятся скупые слезы. Вокруг все расплывается. Хочу встать, но голова кружится. Падаю обратно, сворачиваюсь клубком. Так лучше. Но не легче.
Почему? Почему все так неправильно? Почему…
Лицом в подушку, чтоб никто не видел и не слышал.
… не возвращается.
С закрытыми глазами в голову опять полезли разные мысли. Я подумал о Глебе, о Петровиче, о Сером. Потом вспомнил Светку, Маринку. И эти глаза, глаза – страшные черные, безразличные белые, пугающие кроваво-красные.
Словно перемещаясь в этом состоянии в другую реальность, я стал что-то понимать. Или мне это только так казалось? Но мне в этот краткий миг, это я точно почувствовал, удалось ненадолго прикоснуться к чему-то другому, чуждому, неземному. Словно ладонью прикоснулся через тот шар на дороге – обжигающе холодного – к другому миру, другому измерению.
А потом картинка резко сменилась, словно меня отключили, и я опять провалился в темноту. Вверх ногами в черную бездну, в пустоту и в одиночество.
Глава 7.
Глеб все слышал, и все видел.
Все, кто приходил к нему, кто ухаживал – все их разговоры, действия. Только не ощущал их касаний к себе. Не чувствовал своего тела. В какой-то момент он даже стал сомневаться в реальности своего тела. Словно его разум стал существовать отдельно от тела. Смущало еще то, что реальность была видна ему через эту мутную паутину, пленку. От которой и звуки тоже заглушались.
Но помимо этой – искаженной, но реальности, – он стал ощущать нечто, возникающее словно бы изнутри его собственного сознания. Будто внутри него тоже кто-то был, и его влияние усиливалось. Это нечто медленно, но верно поднималось из глубин его разума, расправляло плечи, дышало все увереннее полной грудью, осматривалось в новой для себя реальности, обретало силу. Оно становилось не просто частью самого Глеба, а завладевало им, все настойчивей заставляя выполнять свою волю.
И самое страшное, что Глеб, ощущая это воздействие, ничего не мог изменить. Он потерял волю управлять не только своим телом, но и разумом. Это нечто стало менять восприятие мира вокруг. Искажая его под себя, под свои неведомые Глебу цели.
А они были.
Нечто имело свои Цели, обретя силу беззащитного в этой ситуации Глеба. До кома в горле и бессильных слез в глазах, Глеб стал понимать, что не в силах противостоять этому вторжению в свое сознание.
Эта кома стала пристанищем для вторжения извне. Бессилие его ситуации стало силой, проявлявшейся, просыпающейся внутри его сознания. И эта сила начинала преобладать…
В самом начале, когда Глеб пришел в сознание, все воспринималось еще по-другому. Беспомощным, но он полностью был собой.
Он видел и слышал медсестру, разговаривающей с ним. Стыдным для него были процедуры мытья еще крепкого, тренированного тела, замена подгузников, протирания его влажными полотенцами с переворачиваниями. Но потом он к этому привык, и даже не без интереса наблюдал, как они, каждая по-разному, относились к его телу. И даже стал разговаривать с медсестрами – а они менялись каждый день, – с каждой о своем. Та, что бережно к нему относилась, восхищалась его телом, он мог спокойно рассказывать о себе, о том, как он потом и кровью развивал себя в зале. Развивал не только физически, но и духовно – ведь без этого не может быть настоящего прогресса. Ни в чем. Сила тела и сила духа не разделимы. И каждый раз рассказывал этой медсестре о своих тренировках, о поднятых весах, о сбалансированном питании, правильном отдыхе, духовном настрое. Рассказывал как можно больше и подробнее в те недолгие минуты, пока она за ним ухаживала. Другой же медсестре, которая свои обязанности исполняла грубо и пренебрежительно, он этого, конечно же, не рассказывал. Он сначала пытался ей что-то объяснить, просветить, но потом бросил эти попытки достучаться до абсолютно нечувствительной особы. Просто стал молчать. И терпеть. Унизительно.
Одна девушка, как он узнал позже, ее звали Света, отличалась от всех медсестер вместе взятых. Она его просто боготворила. С ней ему не нужно было ничего говорить. В эти минуты он только и делал, что слушал ее. Она без умолку говорила. Иногда ее рассказы были веселыми, иногда саму доводили до слез. Прижимаясь к нему, целуя в щеку или в лоб, она шептала нежные, теплые слова, почему-то тихо и постоянно оглядываясь на дверь. Она признавалась в любви, в забавных грехах, раскаивалась в чем-то, рассказывала какие-то простые житейские истории. Она Глебу, конечно, нравилась больше всех. Потому что он ей нравился как человек. Глеб понимал, что она была очень близка ему в той, реальной, жизни. Но, к своему глубочайшему сожалению, не мог вспомнить почему.
Нет, был один момент, когда к ней пришла подруга, и они вместе были с ним. И разговаривали.
Словно с ватой в ушах и пеленой на глазах, но он еще помнил этот разговор.
– Это Глеб? – спросила одна темноволосая девушка, робко заглядывая в дверной проем.
– Да, – сказала Света, прижала палец к губам. – Проходи, только тихо.
– Ты что, боишься, что мы его разбудим?
– Да не в этом дело, дура…
– Это кто дура?
– Да тихо ты! Нам нельзя сюда, Марина, как ты не понимаешь! Зайди и дверь закрой.
– Ну ладно, чего орать-то.
Они подошли к Глебу, сели на стульчики. Света смотрела на него, затаив дыхание. Марина обвела взглядом помещение, перевела равнодушный взгляд на Глеба, потом, усмехнувшись, посмотрела на подругу.
– Ты такая влюбленная, даже противно, – сказала она.
– А ты с Никитой не такая что ли?
– Вот еще!
Света не сводила взгляда с Глеба.
Марина оглядела ее пренебрежительно.
– И что ты в нем такого нашла, не понимаю.
– Он красивый…
Марина прыснула.
– Ой ты боже мой! Совсем что ли? Чего в нем красивого? Здоровенный амбал. У него и не стоит, наверное, от своих пищевых добавок и разных стероидов.
– Да что ты такое говоришь! – вскинулась Света, повернувшись к подруге.
– Да что знаю, то и говорю! Все они одинаковые. Только штанга у него на первом месте.
Света на это промолчала, сжав зубы. А Марина, прищурившись, продолжила.
– Ты что, влюбилась в него что ли?
– Может и влюбилась, а что?
– Да ничего. Глупо.
– И что здесь глупого?
– Боже мой, Светочка! Когда же ты поумнеешь-то! – Марина посмотрела на подругу уничтожающим взглядом. – Он-то об этом знает, хотя бы?
Глеб хотел сказать, что да, знает, и именно в эту секунду испытал к ней такие же чувства. Но на самом деле только подумал об этом. Хоть кричи – никто из них и не услышит сейчас, к сожалению.
– Он не знает, – тихо произнесла Света. – Может, и вообще никогда не узнает.
– К счастью для тебя, дура.