Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий
Шрифт:
Процесс против «объединенного центра»
Дело шестнадцати обвиняемых в участии в «объединенном троцкистско-зиновьевском центре» было окончательно представлено на рассмотрение открытого суда в Москве 19-24 августа 1936 года. [23] Все подсудимые отказались от адвокатов. Их признания и взаимные доносы являлись главными уликами. Во время процесса Вышинский основывался на признаниях, которые были получены от обвиняемых во время допросов. Стенограмма судебного процесса непосредственно соответствовала указаниям письма от 29 июля, поскольку обвиняемые подробно рассказывали о различных заговорах убить Сталина и других лидеров партии. В 1991 году КПСС официально признала, что признания вины, полученные под пытками и принуждением, были ложными. {186} Следовательно, стенограмма судебного процесса как запись о фактической деятельности обвиняемых или об их убеждениях была бесполезной. Кроме того, рассматриваемая как оригинальный сценарий, задуманный и написанный сталинским руководством, она удивительно точно отражала глубочайшие опасения и страхи партийного руководства. Признания, раскрывающие их несуществующую деятельность, содержали горькую правду, с которой соглашались как обвинители, так и обвиняемые: партия с трудом пережила экономический кризис начала 1930-х годов, рабочие и крестьяне были озлоблены коллективизацией и падением уровня жизни, и многие бывшие оппозиционеры испытывали
23
Обвиняемыми были Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Г. Е. Евдокимов, И. Н. Смирнов, И. П. Бакаев, В. А. Тер-Ваганян, С. В. Мрачковский, Е. А. Дрейцер, Е. С. Хольцман, И. И. Рейнгольд, Р. В. Пикель, В. П. Ольберг, К. Б. Берман-Юрин, Фриц Дэвид (И. И. Круглянский), М. Лурье, Н. Лурье.
И Вышинский, и обвиняемые неоднократно вспоминали о социальной напряженности в годы первой пятилетки. Например, Каменев заявил, что в 1932 году он был уверен, что «непреодолимые трудности в стране, состояние кризиса в экономике, крах экономической политики, проводимой партийным руководством», продемонстрируют ошибки сталинской политики. Напрасные надежды Каменева были под стать страхам Сталина. Он также понимал, что страна охвачена недовольством. Как напомнил суду Вышинский, Сталин предсказывал, что «остатки умирающих классов» будут пытаться мобилизовать «отсталые слои населения» против советской власти. В 1936 году «отсталые слои» были повсюду: среди голодных колхозников, недовольных рабочих, бывших кулаков. Навязчивая идея партии о «замаскировавшихся» врагах являлась прямым отражением этих страхов. Каменев признался, что Троцкий говорил ему, что в случае войны «наша задача объединиться и возглавить недовольные массы». {187} Было ли это вымыслом? Если да, то такое развитие событий могло стать реальностью, это было бы следствием социальных и экономических преобразований в стране, отражало историю борьбы между фракциями в партии и усиление фашизма. {188}
Обвиняемые были вынуждены не только признаться в деяниях, которые они никогда не планировали или не совершали, но и восхвалять Сталина. Лесть в адрес руководителя государства на этом судебном процессе достигла небывалых высот. Задал тон Вышинский: он прославлял великую победу «ленинско-сталинской генеральной линии», «великого Сталина», «товарища Сталина, великого исполнителя и хранителя последней воли Ленина». Зиновьев назвал Сталина «могучим дубом», окруженным «молодыми деревцами», такими как Киров. Зиновьев якобы сказал Рейнгольду: «Недостаточно повалить дуб. Все молодые дубы, растущие вокруг, нужно также срубить». Рейнгольд в свою очередь заявил, что зрелое руководство сделано из слишком прочного гранита, и вряд ли можно ожидать, что среди него произойдет раскол. Неизвестно, придумали эти банальные комплименты сами обвиняемые, или плохо образованные следователи НКВД заставили их запомнить эти эпитеты, но все обвиняемые утверждали, что Сталин является центральной фигурой в руководстве и «его нужно физически уничтожить» прежде всего. {189} Обвиняемые не только отдавали дань уважения политике Сталина, но также отрицали, что предлагали ей альтернативу. Ни присутствовавшая на этом процессе публика, ни те, кто следил за ходом суда в стране и за ее пределами не нашли бы здесь «нового курса» [24] . Вышинский упирал на то, что, что обвиняемые не были социалистами, а являлись преступниками и убийцами, движимыми исключительно ненавистью к Сталину и его победам. Евдокимов признал в своем последнем заявлении, что он и другие обвиняемые мало чем отличались от фашистов. {190}
24
«Новый курс» — название оппозиционной платформы Троцкого, представленной в 1923 году. См.: Trotsky L.The New Course: The Challenge of the Left Opposition, 1923-1925. New York: Pathfinder, 1975.
Туманные намеки на причастность правых, которые содержались в письме ЦК от 29 июля, в ходе процесса превратились в открытое обвинение, когда обвиняемые назвали имена известных «правых» в связи с участием в заговорах. Рейнгольд заявил, что в 1932 году троцкистско-зиновьевский центр начал встречаться с Рыковым, Бухариным и Томским. Свидетельские показания Каменева не связывали напрямую Бухарина, Рыкова и Томского с каким-либо конкретным преступлением, но сильно подорвали веру в их лояльность партии, о чем те постоянно заявляли. Показания Зиновьева бросали и тень вины на бывших правых, а также на любую оппозицию, существовавшую в истории партии, находившейся у власти, включая рабочую оппозицию, группировки левых и небольшие группы, объединившиеся вокруг И. Т. Смилги и Г. Я. Сокольникова, членов Центрального Комитета партии в 1917 году. Зиновьев обеспечил НКВД достаточным количеством сведений, чтобы занять следователей работой на годы вперед. Двадцать первого августа, в середине судебного процесса государственная прокуратура открыла следствие по делу Бухарина, Рыкова, Радека, Томского и других, привлеченных к делу обвиняемыми. Томский покончил жизнь самоубийством. Обвиняемые были признаны виновными в организации террористического центра, в убийстве Кирова и в попытках убийства Сталина и других советских руководителей. Все шестнадцать человек были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны на следующий день после окончания процесса. {191} Однако убийство Кирова до сих пор не раскрыто.
Отношение рабочих к судебному процессу
Во время судебного процесса партия прилагала огромные усилия, чтобы заручиться поддержкой рабочих и партийных организаций на местах. Проводились собрания на фабриках и заводах, были организованы уличные демонстрации. Сотни тысяч рабочих после каждой рабочей смены собирались небольшими группами и на массовых митингах. Они требовали крови обвиняемых, смертной казни для них, со слезами на глазах говорили о достижениях советской власти. Несмотря на то, что многие задавали вопросы о процессе, эмоциональная атмосфера этих собраний свидетельствовала об общественном согласии. Когда рабочие обсуждали происходящее между собой или в небольших группах, их взгляды оказывались более разнообразными. [25] Но даже фанатично настроенные рабочие и члены партии воспринимали судебный процесс как спектакль, разворачивающийся на государственной сцене, вдали от их собственного завода и не имеющий к ним никакого отношения.
25
Информаторы записывали комментарии и передавали их в местные партийные организации и в Московский партийный комитет, а также сообщали имена высказывавшихся, название цеха и завода, в котором они работали.
Первый раунд собраний на промышленных предприятиях прошел 15 августа, за четыре дня до начала процесса. Организаторы зачитывали вслух передовицу из газеты «Правда»: «Враги народа пойманы с поличным», которая представляла собой тщательно переработанную версию письма ЦК от 29 июля. {192} Рабочие высказали крайнюю заинтересованность. Один из них позже отметил: «Собрания прошли в атмосфере исключительной наэлектризованности… В зале собраний — мертвая тишина при чтении обвинительного заключения, и — лес рук, требующих слова по окончании доклада или чтения. Никто не уходил с собраний, наоборот, несмотря на то, что собрания затянулись до позднего времени, — долго не расходились». {193} Тысяча триста рабочих фабрики № 46 собрались во время обеденного перерыва, чтобы послушать зачитываемые вслух новости. {194} Парторги умело использовали угрозу терроризма для того, чтобы добиться высказываний в поддержку государства и его руководителей. Беспартийная работница ватной фабрики шестидесяти лет сказала: «В годы, когда мы переживали трудности, т. Сталин вывел нас из этих трудностей, и мы начали жить лучше. Эти негодяи хотели помешать нашему делу, убить лучших вождей и т. Сталина. Надо глубже расследовать дело и не оставить ни одного врага». {195} Старый рабочий, новоиспеченный кандидат в члены ВКП(б), произнес со слезами на глазах: «Мне семьдесят четыре года. Вся моя жизнь до революции была жизнью нищеты, голода, зверских издевательства надо мной помещиков. Только при советской власти я увидел жизнь. Нет такого отца, который так заботился бы о своем сыне, так его учил бы, как т. Сталин… За советскую власть, за т. Сталина пойду на любой фронт и погибну». {196} Изображая обвиняемых контрреволюционерами, фашистами, которые стремились вернуть гнет царизма, партийные функционеры провоцировали людей на эмоциональные высказывания для доказательства достижений советской власти.
Как члены партии, так и беспартийные возмущенно требовали смертной казни обвиняемых. В одной из типографий член ВКП(б) заявил: «Гласный процесс даст возможность всему миру показать все подлые дела Троцкого, Зиновьева, Каменева, направленные против советской власти и ее руководителей. Я думаю, что если фашисты против рабочего класса применяют террор, то и по отношению этих гадов, являющихся прямыми пособниками фашистов, также надо применять террор». {197} «Я не допускала мысли, чтобы в нашей стране были такие люди, которые готовят покушения на наших вождей, — сказала старая беспартийная работница. — За одну такую мысль о таком преступлении надо расстрелять. Зиновьева, Каменева как прямых соучастников в убийстве, надо немедленно расстрелять». {198}
Рабочие требовали не только казни; многие из них заявляли, что процесс является напрасной тратой времени и усилий. Один беспартийный рабочий фабрики «Большевик» пояснил: «Нужно покончить с троцкистами и зиновьевцами. Нечего их судить, тратить время, надо расстрелять их». Другой рабочий заявил: «Суд?.. Зачем суд? Расстрелять их всех без суда и не тратить на это время. А если нужно раскрыть дело еще дальше, то можно некоторых оставить». {199} Рабочие выказывали мало уважения к «юридической скрупулезности». Они выкрикивали: «Почему их оставили жить, когда т. Кирова убили? Давайте писать в газету, чтобы их расстреляли. {200} Некоторые заявляли, что Зиновьев и Каменев должны были быть расстреляны еще два года назад, сразу же после убийства Кирова. «С этими негодяями нужно было расправиться еще раньше, — сказал пожилой беспартийный рабочий на заводе им. Дзержинского. — Они все время вредили партии. Взять хотя бы раскрытие Каменевым и Зиновьевым плана вооруженного восстания в октябре 1917 года. Их за это надо было бы расстрелять». Токарь завода «Калибр» — член партии потребовал: «Почему после убийства С. М. Кирова не расстреляли всю контрреволюционную троцкистско-зиновьевскую группу? Слишком много мы с ними нянчимся. Пора прекратить это дело». {201} На фабрике № 95 в Кунцевском районе Москвы рабочие заявили: «Довольно церемониться! Больше терпеть нельзя! Эту группу нужно расстрелять, чтобы она не существовала на нашей земле как предатели нашей родины». {202}
Эмоциональный характер собраний не позволил задавать вопросы о самом процессе или о свидетельских показаниях. Однако многие рабочие все же решились высказать свое мнение. Некоторые были искренне озадачены развитием дела. Они спрашивали: «Почему сейчас не судят всех арестованных троцкистов? Почему после убийства т. Кирова окончательно не разделались с руководителями троцкистско-зиновьевской?» {203} Другие вопросы были более провокационными, отмечалось, что, по крайней мере, одной группе уже был вынесен приговор за убийство Кирова. «Почему убийц С. М. Кирова судят второй раз?» — спросила работница фабрики. Другие задавали вопросы о смертной казни: «Может ли пролетарский суд приговорить эту троцкистско-зиновьевскую контрреволюционную группу людей к расстрелу?» Некоторых беспокоило воздействие судебного процесса на общественное мнение за рубежом, они интересовались, имеет ли Советский Союз право судить людей, не являющихся советскими гражданами. Они спрашивали: «Как на сообщение прокуратуры СССР смотрит капиталистический мир? Не будет ли буржуазия протестовать против суда над троцкистами-террористами, которые были посланы из-за границы?» {204}
В частности, рабочие выражали мнения и идеи, в которых отражался опыт самых разных групп населения. Многие рабочие старшего возраста лично хорошо помнили события революции. Они участвовали в свержении царизма и сражались в рядах Красной армии во время Гражданской войны. Некоторые из них вспоминали Троцкого с большим уважением, отвергая попытки Сталина заново переписать историю революции. Кладовщик дачного треста в беседе с парторгом доказывал: «Троцкий — это видная и умная голова. В прошлом имеет большие заслуги, которые сейчас наша партия скрывает, и о них не говорят». Он добавил, что в старых изданиях по истории говорится о заслугах Троцкого, но не упоминается о Сталине. {205} Раздатчик цеха калибров на заводе «Калибр» сказал: «Троцкий — представитель интеллигенции. Он руководил сверху, но надо отдать ему честь и справедливость, он — хороший оратор и владел всегда массой». {206} Некоторые рабочие вспомнили судебный процесс по делу Рамзина, инженера, обвиненного в 1928 году во вредительстве. Один из них сказал: «Наша партия таких умных людей не расстреливать должна, а перевоспитать так, как Рамзина. Тех, кто из-за границы, их отправить обратно. Там тоже есть коммунистическая партия. Пусть они их там разоблачают и перевоспитывают». {207} Многие рабочие между собой выражали сомнения если не в виновности обвиняемых, то по поводу смертной казни. Говоря о Зиновьеве и Каменеве, один из них сказал: «Мы должны учитывать их предыдущую деятельность». Другой рабочий выразил свое мнение: «Учитывая их прошлую революционную деятельность, навряд ли я расстрелял бы их». Беспартийный слесарь химического завода считал: «Лучше бы их отправить за границу, чем расстреливать». {208} Некоторые рабочие считали, что процесс был сфабрикован. На заводе им. Маленкова рабочий механического цеха коммунист Фролов, беседуя со своим соседом по станку Гусаровым, сказал: «Хорошая статья сегодня в “Правде”». На что Гусаров ответил: «Да, статья-то хорошая, а все же Троцкий имел большую силу и большой успех в Красной армии». Когда Фролов попытался возразить, Гусаров закончил разговор, уныло произнеся: «Все это ерунда». {209} Даже молодые рабочие, лично не помнившие Троцкого понимали, что он внес большой вклад в революцию. Комсомолец швейного цеха фабрики № 12 заявил члену партии, проводившему в общежитии беседу с рабочими: «Троцкий сделал революцию в 1917 году в России и почему-то стал нехорош. Взяли и выгнали, а он был большим человеком, командовал Красной армией. Если бы в то время не Троцкий — в революции ничего не получилось». {210}