Террорист
Шрифт:
– Нин, не заводись… Все устаканится, а сын наш взрослеет…
– Чай будешь? – поглядела она внимательно на мужа.
– Нет, спасибо, – выходя с кухни, буркнул он.
«Еще хорошо, что не запил, как многие…» – вдруг неожиданно и затаенно подумала она, провожая его взглядом.
Глава вторая – Осознание бытия
В середине дня при выходе из университета к студенту подошел человек в форме полицейского и строго спросил: – Вы, Рошин Иван Сергеевич?
–
– Прошу вас сесть в машину и проследовать с нами. Иван не возражал и не сопротивлялся, когда его как-то странно почти под руки запихнули в машину. Хотя было неприятно ощутить себя задержанным, но он сразу понял причину и успокоился: «Уличная камера или кто-то из вчерашних прохожих «нарисовал» – неприятно застряло в голове.
У него забрали куртку и рюкзак, заставили выложить вещи из карманов. Потом привели к человеку в штатском, сидевшему в кабинете за столом. Взгляд его был похож на рыбий с односторонним глазом, который смотрел искоса, напористо и строго.
Рошину стало немного смешно: «За этим глазом трудно увидеть хвост».
Будто почувствовав реакцию юноши, столоначальник начал резко:
– Почему убежали с места преступления?
– Я вовсе… не убежал.
– У нас есть информация, что вы незаметно ушли. Сбежали, не юлите!
– Да не знаю я… Так получилось…
– Это не случайно у вас так получилось!
– Я не могу это объяснить.
Разговор для Ивана был неприятным и явно не клеился, да и он толком ничего не мог пояснить, постоянно слыша непонятные вопросы и ощущая на себе строгие вопросительные глаза.
– Пока информации по этому происшествию мало и вам придется побыть у нас, – отрезал дознаватель.
Молодого человека проводили в решетчатую камеру изолятора, называемую в народе «обезьянник».
Когда за ним плотно закрыли на замок решетчатую дверь, он боковым зрением приметил, что был там не один. Молчаливо рассмотрев обшарпанные стены, Иван сел на длинную единственную лавку и закрыл глаза. Но покоя не было, и он вновь глянул на решетку в надежде на скорое освобождение. Юноша вдруг заметил на себе внимательный, будто читавший его мысли, взгляд бородатого мужчины. Минуты две сохраняли молчание, но общение было неизбежно.
– А ты-то молодой человек, как сюда попал?
Вопрос был естественный, но Рошин только покосился и продолжал безмолвствовать. Бородатому на вид было лет 35-40. Довольно высокий с залысинами лоб, темные глаза, покрытые волосами скулы и подбородок, скрывали черты части лица, которое от этого не очень располагало к доверительному общению. Но Иван сразу заметил, что незнакомец как-то расслабленно по-домашнему сидел на ободранной скамье, будто привыкший к этому с рождения.
У юноши невольно вырвалось:
– А вы здесь, видимо, постоянно живете?
– Пожалуй, – улыбнулся сосед, с неподдельной радостью оценивший шутку, – Меня сюда привезли с площади. Ничего вроде не нарушал… Он зорко и доброжелательно
– Придется еще не раз бывать здесь, – медленно и безнадежно продолжил он. «Че он там забыл на площади?» – подумалось юноше.
– Вас будто это радует, – вырвалось у него.
– Не то, чтобы радует, но посещение этого места во многом определяет судьбу, – отозвался Бородатый, – Ты, я вижу не глупый малый и считаешь, что попал сюда случайно, но заблуждаешься…
– А вы не заблуждаетесь?
– К сожалению, нет.
Рошин опять замолчал, а Бородатый продолжал, глядя в сторону.
– Видишь ли, в твоем возрасте я был всем доволен, а сейчас начинаю прозревать.
– Купили новые крутые очки?
– Во-во, – сосед уже не так ярко отреагировал на колкость, – Именно хочу иметь новые, но их пока нет. Вот ищу, слушаю товарищей…
– Мне лично слово «товарищи» напоминает нагромождение заморских сказочно необъятных, этаких громадных разноцветных товаров… Господа – звучит конкретнее.
– Вашему поколению, детям изобилия и неуемного потребления, естественно, непонятно это слово. Оно пришло к нам из тюркского языка и созвучно понятию друга, соратника или партнера. Надо сказать, и твое сравнение – очень интересное, – снова оценил находчивость Бородатый, – Я вижу – ты не простой… – А то.
– Слово товарищ родилось, может в противовес твоему представлению о сегодняшней угнетающей и мошеннической действительности, хотя не суть важно, как назвать единомышленников…Самому просто трудно сразу все понять и оценить. Посему разговариваем, спорим, приходим к какому-то выводу.
– И какие же это выводы?
– Пока не утешительные. Искали новое, а попали в глубокую вонючую яму с прогнившим прошлым.
– И что же?
– Главное получили опыт движения. Трудно двигаться вперед, особенно, когда плохо знаешь, что хочешь.
– Вот как, – удивился Рошин, – Значит вопрос в желаниях.
– Конечно! – опять будто обрадовался новой мысли Бородатый, – Ты, брат, даже самобытный. И главное с русским духом…
– Никакой я вам не брат, – неожиданно для себя запротестовал молодой человек. Он не хотел, но этой фразой довольно точно определил, что собеседник внешне не похож на русского человека.
После краткого молчания мужчина вновь заговорил:
– Ну, согласись, вот сидим мы рядом не по своей воле. Что-то общее все-таки есть… Иван даже насупился, а сосед продолжал спокойно:
– Не обижайся, что говорю, как бы свысока. Я очень уважаю молодежь, и особенно их собственное мнение.
Рошин всегда противился навязываемому «собственному» мнению и продолжал возмущаться:
– Вы, значит, хотите изменений, борьбы…Может, вы террорист?
– Назвать можно как угодно, но чувствую, что пока мы все в капкане, в некой организованной ловушке… – Я себя не чувствую в капкане… – Это только на первый взгляд.