Тетрадь вторая
Шрифт:
(NB! Знаю: — «Душа — на воле! Ибо бездыханного тела даже гора не хочет. Потому что — простой мертвец. Все вы любите лежать — камнем лежать — на душах: живом». 1933 г.)
(Камнем лежать — на душах живых!)
Отрывок письма (очень сокращено, еле разбираю)
Милый друг [68] ,
Скучаю по Вас. Мне даже жаль, что под самый конец так повернуло. Не чувствовать — вот мое страстное желание. Не болеть (?) — вот решение. «С Вас содрана кожа» — вот слово одного еврея обо мне.
68
По-видимому, обращено к П. П. Сувчинскому
Мне
Хочу ходить с Вами по какой-нибудь заставе, м'oсту, в темноте, на полной воле, долго. Этого никогда не будет.
Вы, как имеющий Бога (NB! кому — пишу? Никого что-то не помню «имеющего Бога» которому я бы — такое писала. 1933 г.) неизбежно должны ощущать меня, как низшее, бессловесное, и если когда-нибудь будете любить меня, то как дерево — с безнадежной жалостью. Я — то, с чем Вы уже справились. Не совсем справились, от первой листвы еще немножко больно, но — и это пройдет.
Что еще? Всё. (Noch alles [69] .)
Это письмо сочтите полученным, но не написанным. Да и не письмо.
(«He-письмо» относится к лету 1926 г., С<ен>-Жиль, когда в этой же тетради окончательно правила Тезея.)
Сон:
Огромный богатый особняк во Франции. Комнаты, каких давно не видела, вещи, о которых я давно забыла. Простор, блеск и свет богатого дома (богатства).
69
Еще всё (нем.)
Это Ваш дом, я в гостях у Вас, но Вас нету. Много гостей. (Ни одного мужчины.) Нарядные горничные — blanc et noir [70] — бесшумные и быстрые как тени. Серебряные подносы. Сижу в кругу других. Беседа на французском. Что мы все здесь делаем — не знаю. (NB! Просто — «в гостях». Единственное место где делаешь неизвестно что и где делать — ничего нельзя. Явная отвычка Революции и Чехии. 1933 г.)
Входите Вы, не входите — проходите, быстро минуете. Мне необходимо Вам что-то сказать (что — не знаю). (NB! Знаю: «Не уходи! Побудь со мною...» [71] 1933 г.) Естественно, не окликаю и не гляжу.
70
черно-белые (фр.)
71
Начальная строка популярного романса Н. В. Зубова на стихи неизвестного автора.
Руки в каком-то тесте — вязкое. Необходимо смыть. Иду в какую-то детскую (без детей). Там Вы и какая-то Ваша родня (женщины, пожилые). Недоуменно прошу воды. Вы берете кувшин и льете мне прямо на руки — никаких умывальников — стою в озере. Какая-то дама, пожилая, с карими подпалинами под глазами, испытующе: — «Какая Вы молодая! И уже дочка 5 л.». — 10-ти лет — поправляю я. — И не скрываете? — Madame, dix ans de vie v'ecue! [72] Выходим, я и Вы. Вы садитесь в кресло, я рядом, на стуле. Между нами лакированный красный столик, на нем папиросы. Беру одну — рассыпается, другую — рассыпается, третью...
72
Сударыня, десять лет прожитой жизни! (фр.)
И, не глядя: — Мне Вам нужно одну вещь сказать.
— Об этих рассыпавшихся папиросах?
В тоне наглость и грусть.
— М<арк> Л<ьвович>, мне Вам уже нечего сказать.
Встаю. Выхожу. На большой лестнице движение. Чемоданы, картонки, веселая суета горничных.
— Madame est arriv'ee! Madame est l`a! Le petit chien de Madame! [73]
Собачка в лентах. — <пропуск одного слова> переполнена. Но выйти — встретиться. Захожу в первую дверь. Занавес. Испуганный шепот нескольких женщин:
73
Госпожа приехала! Госпожа там! Собачка госпожи! (фр.)
— Asseyez-vous l`a, Vous d'erangez la contredanse! [74]
Занавес раздвигается. Плавное проплывание лиц и тел.
Случайность [75]
(В мире белых, беглых эстетов)
После тяжелой мрачной книги белого мясника Савинкова [76] можно отдохнуть над легкой и изящной книгой белого эстета, философа, мечтателя и идеалиста Сергея Волконского «Быт и Бытие». Бывший князь имеет за границей много досуга и предается неторопливым устным и печатным размышлениям на тему: «прошлое, настоящее, вечное», — таков подзаголовок книги. Волконский и пишет и говорит и думает красиво. А окружают его эстеты (белые, конечно) — которые и слушают красиво. Из красивых разговоров и красивого слушанья родилась красивая книга.
74
Сядьте вот там, Вы мешаете кадрили! (фр.)
75
Под таким заглавием в газ. «Правда» (1924, № 177, 6 августа, с. 3) была помещена статья Л. Сосновского, посвященная книге С. М. Волконского «Быт и бытие». Цветаева переписывает, с небольшими пропусками и неточностями, первый ее раздел (всего их пять).
76
Речь идет о книге Б. Савинкова «Конь вороной» (1924).
Волконский рассказывал, поэтесса Марина Цветаева слушала. Потом она восхищенно просила рассказчика непременно записывать в записную книжечку все красоты разговоров. Князь отказывался, но красиво:
«Когда я что „записал“ я тем самым изгнал это из себя, я, как бы сказать, изменил химический состав своего я, и, конечно, в сторону обеднения. Вот почему я никогда не имел записной книжки».
Однако поэтесса Цветаева настаивала и красивые слова оказались записанными... только не в записную книжечку, а в рукопись целой книги, о которой речь. Долго и тщательно выбиралось название.
«Однажды Вы мне написали, что нравится Вам, как я быстро от неприятных вопросов быта перехожу к сверхжизненным вопросам бытия. И тут же я подумал, какое было бы красивое заглавие „Быт и Бытие“».
Как далеко заходят беглые и белые эстеты наши в поисках красивого, видно из такого образчика словесного их кокетства: «Я был в Париже, Вы были в Праге...»
Это ведь неисправимые кокеты и эстеты. Советское помело вымело обоих из России [77] , одного в Париж, другую — в Прагу. И, перекликаясь из Парижа в Прагу, лишние люди новой штамповки кокетничают: — Вы замечаете изящное чередование П и Р. Это я не намеренно. Прага и Париж. П. и Р.
77
Ленивое помело, ибо выметалась, т.е. ждала разрешения на выезд, день за днем, шаг за шагом — 11 месяцев! М. Ц (ТОГДА)
Неприятные вопросы быта для Волконского и Цветаевой связаны с пребыванием их в сов<етской> Москве.
— «Это было в те ужасные гнусные московские года. Вы помните, как мы жили? В какой грязи, в каком беспорядке, в какой бездомности? Да это — что! А помните нахальство в папахе, врывающееся в квартиру? Помните наглые требования, издевательские вопросы? Помните жуткие звонки, омерзительные обыски, оскорбительность „товарищеского“ обхождения? Помните, что такое был шум автомобиля мимо окон: остановится или не остановится? О, эти ночи!..»