The Beginning of the End
Шрифт:
– Нам всем нужно поесть, - сказала англичанка.
– Торговцам можно предлагать украшения, это не касса, - объяснила она.
В черных глазах брата Имхотепа мелькнула насмешка. Как будто Белла привыкла объяснять ему больше, чем надо.
– Я понял, - сказал он.
Потом присел около Беллы и обхватил теплыми ладонями ее запястье, отягощенное браслетом. Белла вновь ощутила, как этот древний человек любит ее: всякий раз это ее изумляло…
– Если только ты хочешь, - сказал египтянин.
Белла кивнула. Тогда Синухет расстегнул крючки
Белла увидела, как араб изумился, увидев драгоценность; он схватил браслет, повертел его перед глазами и даже попробовал на зуб. Потом хитро улыбнулся покупателю, кивнул и протянул четыре прутика с мясом.
Синухет презрительно усмехнулся. Он сказал что-то, уже жестче, а торговец заспорил с ним, разводя руками, но не поднимал голоса, опасаясь привлечь внимание посторонних. Однако когда могучий Реннефер подошел и стал рядом с хозяином, араб сдался. Покачав головой, точно его ограбили, он отдал им десять шашлыков и еще дал сдачу - несколько фунтов.
Вернувшись к остальным, Синухет протянул первый прутик с дымящимся наперченным мясом жене.
– Я видел таких людей в Та-Кемет. Они не меняются, - сказал он.
Впервые с тех пор, как они очутились в ее времени, Белла прочла на лице мужа удовлетворение.
На сдачу они купили воды и несколько булочек с кунжутом. Этой еды, вместе с тем, что оставалось в мешках, должно было хватить до Каира.
Миссис Мортон сказала, что в первом классе есть вагон-ресторан, но они предпочли бы пока что как можно меньше показываться на публике.
Утолив голод, они стали ждать. В здании вокзала на стене висели большие круглые часы.
Белла как зачарованная следила за стрелками. Она так давно, так страшно давно не видела часов и не отсчитывала секунд и минут своей жизни…
Мортоны появились в половине девятого, когда совсем стемнело. Белла с семьей встретили их уже снаружи, опасаясь, что эти люди не станут заглядывать в помещение, полное неопрятных египтян.
Они и Мортоны договорились встретиться завтра утром в вагоне-ресторане и с некоторой неловкостью простились.
Они заняли свои купе. Первый класс худо-бедно, но заслуживал этого названия: откидные полки были обиты бархатом, хотя и потертым, за зеркальной стенкой у окна обнаружился умывальник. Седрик, - теперь он окончательно стал Седриком, - осмотрел внутри все, заглянул под полки, пощупал занавески, покрутил кран, открывая и закрывая воду. Эта санитарная техника привела его в восторг. Будь ему позволено, мальчишка добрался бы и до локомотива.
Синухет вел себя сдержаннее, но тоже пребывал в глубоком изумлении. Когда поезд тронулся, дав гудок, и колеса застучали, брат Имхотепа вздрогнул и чуть не упал с полки, по инерции; потом вскочил и подбежал к окну. Он увидел, как пропали вдалеке огни Луксора, потом стали появляться и исчезать деревеньки, рощи и пастбища. Это было уже привычное для египтянина зрелище. Вернувшись к жене, Синухет сел рядом.
Некоторое время он прислушивался
Когда все успокоились, Белла подошла к зеркальной стенке и при электрическом свете вгляделась в свое отражение. Она уже много лет видела себя только в невыразительных медных зеркалах и иногда - в воде. Белле показалось, что она смотрит на себя впервые за пятнадцать лет; и увиденное ее потрясло.
Женщина тридцати с лишним лет, сожженная солнцем, с посветлевшими глазами и выгоревшими добела волосами, была все еще красива… но это была не Белла Линдсей. И даже не Белла Амир. Эта женщина видела то, чего не видел никто из обычных смертных.
Эти пятнадцать лет будто греческая Атропос вырезала из ее жизни своими ножницами. Никто из прежних знакомых и друзей не признает ее…
Белла молча вернулась к мужу и села между Синухетом и Эдвиной, опустив голову и плечи. Некоторое время все молчали, покачиваясь на своих сиденьях, слушая громыхание поезда, которое уже казалось успокоительным; потом девочка зевнула и привалилась к плечу матери.
Белла уложила Эдвину на простыню, сняв с нее сандалики, и шепотом приказала старшим детям тоже ложиться. Чарльз лег с сестрой, Седрик - отдельно, а взрослые забрались на верхние полки.
Синухет лег, обняв жену. Раньше они, по обычаю благородных людей Та-Кемет, занимали отдельные спальни, сходясь только для любви; и Белла отвыкла лежать так близко к мужу. Она чувствовала, что он не спит.
Ей самой тоже плохо спалось в поездах…
Синухет, прижавшийся к Белле со спины, погладил ее руки, которые взял в свои.
– Мне кажется, что это сон, - тихо сказал он.
– Что я, ты, дети… все мы спим, а когда откроем глаза, опять окажемся в Ипет-Исут, во власти Амона…
Белла обернулась к нему.
– Мне иногда кажется, что сон - вся наша жизнь, - заметила она.
Потом улыбнулась, глядя в лицо мужа, черные встопорщенные волосы которого сливались с темнотой.
– А ты понял, что это Перхор пытался убить меня?
Синухет улыбнулся в ответ.
– Да, - сказал египтянин.
– Этот добрый жрец - один из самых страшных; непреклонные слуги богов, люди с пламенным сердцем, страшнее тех, кто жаждет золота и власти. Вот почему я никогда не любил жрецов.
Они замолчали, думая об одном и том же.
– Когда покушение не удалось, Перхор оставил попытки и продолжил наблюдать за мной. Он принял мое спасение за знак того, что я нужна, и стал ждать другого знака, - тихо проговорила Белла.
– Таким знамением для него явилось исчезновение Тамин… Тогда он стал защищать нас… Как я хотела бы узнать, что случилось с Тамин!
Руки Синухета вдруг сжались на ее талии.
– Перхор давно мертв… И мои дети, и дети детей мертвы так давно, что никто не помнит их… - сдавленно сказал египтянин.
– Я помню, как давал Амон-Аха наставления, благословлял его… И вот, смотри - я живу, а его уже многие хенти нет!