«The Coliseum» (Колизей). Часть 1
Шрифт:
– Но я… взрослая, – неуверенно поправила Лена, приходя в себя. Слепой вовсе не казался ей страшным.
– Это они сказали тебе? – Человек кивнул в пустоту. – Но я не вижу. Не вижу! – Прогремел голос.
Руки Слепого, сжимая поручни, начали выпрямляться, поднимая могучее тело, но локти, едва оторвавшись, замерли. Он обессилено рухнул обратно. Что-то звякнуло.
Только тут девушка заметила цепи, накинутые на запястья.
– Вы заковали его! – вырвалось у нее.
В этот момент герцог резко развернул Лену к себе и, глядя прямо в глаза, сквозь зубы процедил:
– Увы.
– Это так?! – обращаясь уже к пленнику, воскликнула гостья. – Так? – Повторила она с отчаянием.
Тот отвернулся.
– Но… зачем?!
– Я же говорил, мир невыносим ему. Ты только мешаешь… – герцог решительно кивнул в сторону выхода. – Поверь, нам лучше уйти, – произнес он и, потянув, больно сжал руку девушки.
Вынужденная повиноваться, Лена, упираясь, сделала несколько шагов, продолжая смотреть на Слепого.
Тот медленно повернул голову в их сторону.
Хозяин еще настойчивее потащил ее к двери. И тут произошло неожиданное: Жи Пи вдруг встал между ними и детским, но спокойным голосом произнес:
– Оставьте ее, дяденька, она вольна дослушать.
В поднятой руке он держал струну. Скрутившись спиралью, пружинка плавно раскачивалась, словно гипнотизируя кого-то. Человек в мантии будто окаменел:
– Ты помнишь, их магия не доступна посторонним? – и, наклонившись к самому уху пажа, прошипел: – Мальчишка!
– Да, к сожалению. Но она не посторонняя.
– Идем в Колизей? Уверен?
– Конечно, дяденька. И я вам вряд ли нужен.
Лена удивленно посмотрела на Жи Пи. Обращение «дяденька» она слышала впервые.
– Дурак! – герцог выпрямился, повернулся спиной к спутнице и тихо, чтобы не было слышно, произнес: – Девчонка наш последний шанс!
Мальчик вздохнул:
– Это так понятно, дяденька.
– Но ты не можешь сказать правду обо мне, – снова наклонившись, прошептал он.
– О чем вы там разговариваете?! – Лена пришла в себя.
Хозяин развернулся:
– О вас, милая, о вас.
И, приблизив свое лицо к ней, проговорил: – Разве тебе не жалко его худеньких плеч, на которых вспыхнет накидка? Если не хватит струн?
– Но ведь они у нас! – наивно возразила девушка.
Герцог, махнул рукой, развернулся и бросил:
– Договорились… я подожду, я умею ждать. А зеленый бархат всегда у кого-то на груди… ты ошиблась, – сожаление проступило на его лице, – ты ошиблась.
И о чем-то задумавшись, отошел на несколько шагов.
Гостья проводила его удивленным взглядом.
– Я всегда видел ее лицо! – она обернулась на голос Слепого. – Лицо мамы… правда… только ее. У нас было одно сердце. Одна боль. И одни радости. Пока мама жила. Я стал взрослым… и мне предложили прозреть… увидеть мир… начать жить в нем! Они! – он указал на двери. – В обмен на мать. «Ее все равно ведь скоро не будет», – убеждали голоса.
Тяжелый вздох на секунду перекрыл шум воды.
– Те женщины, на балу – чьи-то забытые матери, девочка. Их отдали выросшие дети… и вполне зрячие… Они много, что отдают им. – Слепой поник и устало добавил: – Я отказался. Потом мамы не стало. В моей груди только половина сердца. – Он снова вздохнул и, вдруг резко подняв голову, произнес: – Врачу не снискать добродетели, спасая жизни, судье – творя справедливость… Обязанность не рождает ее. Патологоанатом тоже честен со своими пациентами, но это не прибавляет ему добра. Черствеет даже священник…
Вдруг мальчик протянул к нему руку и громко спросил:
– Так для чего сверкают купола?! – заставив гостью удивиться еще больше.
– Ты здесь, мой маленький друг… – сидящий повернул голову к ним, – и снова спрашиваешь об этом. Но день особенный… как и твоя спутница. На этот раз ты получишь ответ… вместе с нею. Понять преступную публичность доброты… Как я хочу быть с вами в тот момент!
– О чем он?!
– Так бывает… – прошептал мальчик.
– Корысть скрывают меценаты. Делясь украденным, все требуют награды… Но добродетель – не разменная монета! – Слепой покачал пальцем.
И, вдруг ударив кулаком в камень, воскликнул:
– Не упусти мгновения девочка! Не дай коснуться им твоего сердца, не примеряй дворцовых платьев. Береги его… оно из половинок… готовь отдать. Им, – рука снова указала на двери, – тоже нужна вторая. Не ошибись протянутой рукой.
– Но я… не хочу ничего отдавать… – догадываясь о чем-то, прошептала потрясенная гостья.
– А я всё бы отдал – дни, минуты, жизнь. Добавил немоту и ради этого…
– Ради чего? Я не понимаю…
– Чтобы найти единственную, самую дорогую струну жизни. Ту, которую ловит камертон души. Струну счастья. Среди миллионов звуков, рвущих человека… И если нужно стать глухим к остальному миру, к его обману… соглашайся. Соглашайся… – голова Слепого опустилась.
– Как же найти… струну счастья? – машинально вырвалось у Лены.
– Нужен ключ, – голос стал вдруг монотонно-равнодушным. – Придется отыскать адрес-календарь из Ливадийского имения Её Величества императрицы Марии Александровны… тысяча восемьсот пятьдесят шестого года, в приюте… в нем ключ… Ведь ровно через сто лет родился человек, который откроет нужную страницу… Уже открывает!., я вижу!!!., и это…
Потрясенная девушка стояла, широко раскрыв глаза.
– Довольно! – воскликнул герцог. – Ложь, наветы и гадания не ее удел. Не верь ему! – он властно обнял гостью и с силой подтолкнул к выходу. – Туманность советов… призрачность видений… что может быть опаснее такой ловушки? Учись! Учись, слепой! Миром правит прагматичность, холодный разум! На пользу людям! Если бы ты прозрел! Из пещер – в особняки! С утлой ладьи – в роскошные каюты!
– Холод и темнота – прислуга Зла. Тепло – колыбель сердца!.. – голова пленника повернулась к ним. – Даже умирая, сердце оставляет тепло человеку. От лжи к предательству. От зависти – к преступлению! Вот на что меняет совесть холодный разум. И помни, девочка, важна только пометка в календаре! Ведь черный конверт всё ходит по рукам… Пометка…
– Но, но! – перебил хозяин. – Чтобы говорил ты, познай все блага доступные им?.. – он кивнул на спутницу. – Здесь! И сегодня! Удалился, так существуй в себе! Не сбивай других. Не втягивай. Свобода! Свобода человеку! – герцог погрозил Слепому пальцем, распахивая двери.