The Phoenix
Шрифт:
И тогда, кажется, меня будто вырывают из контекста реальности. Я забываю о предостережении Нико. Забываю обо всем на свете, как только слышу вопль Аннабет:
– Пусти его!!!
И все меняется. Однажды я уже ощущала эти эмоции. Мне страшно, мне настолько боязно за свою жалкую жизнь, что я забываю о тех, кто согласился помочь мне отыскать Чарли. Чарли. Если они умрут, я не смогу найти ответы на свои вопросы. Да и кто поможет мне в этом? Это жестоко, расчетливо, бесчеловечно. Но отвращение к самой себе вновь становится сильнее страха.
Внутри что-то догорает – это эмоции, выжженные ужасом, который мне вселили твари на поверхности. Я боюсь
Пусть я не полукровка, но я – человек. И, наверное, я горжусь этим.
Ноги пружинятся от пола, когда я спрыгиваю с винтовой лестницы вниз. Они все еще отдаются легким покалыванием боли, но адреналин забрал прежнюю агонию, а значит, это мое преимущество. Я лихорадочно перебираю все приемы, которые демонстрировал мне Нико, и начинаю сожалеть о том, что пожалела себя. Нужно было встать и закончить тренировку на спатах, теперь же орудие ни что иное, как довесок к моей неуклюжести.
Ладно, будем руководствоваться тем, что я довольно неплохой неуклюжий щит. Я выбегаю из двигательного отсека, куда, наконец, просачивается едкий дым. Но в коридоре становится еще хуже, чем прежде – дышать не просто трудно, а просто невозможно. Я с трудом ложусь на живот, чтобы проползти меж обгоревших поленьев, обломков, горящих лоскутов ткани. В легкие забивается густой, ватный воздух. Я кашляю, с трудом различаю дорогу.
Мне придется взобраться по мачте наверх, хотя даже Нико отказался от этой бредовой идеи. И почему он не отправился по теням? Ах, да. Такой груз, как я, нужно было сохранить и доставить в безопасное место. Он бы прикончил меня за подобное своеволие. Чертыхнувшись и в который раз вогнав под кожу занозу, я приподнимаюсь на локтях. Впереди виднеется обломок. Тот самый, что едва не прикончил меня, а теперь, возможно, спасет жизнь моим друзьям.
Адреналин, пышущий в крови, вместо того, чтобы улетучиться, лишь набирает обороты. Я практически не чувствую боли. Легким покалыванием она отдается в конечностях усталостью, но не более того. И только сейчас я замечаю, что меня оглушило. Уши заложило так, будто их залепили воском.
Это даже к лучшему. Не буду слышать ни единого отвлекающего крика. Мне кажется, я убедила себя в том, что выживу и сохраню жизнь другим настолько, что для монстров в данный момент я вроде катализатора смерти. Я улыбаюсь этим мыслям и, закашлявшись, пристраиваю спату к лямкам шорт. Когда руки цепляются за мачту в первый раз, становится невыносимо больно и в тоже время до смеха просто. Подтянуться. Подобрать ноги. Подтянутся. Передвинуть руку. Сжать зубы. Забыть о боли. Молить Богов о том, чтобы адреналин не иссох в крови. Подтянуться. Подобрать ноги…
И, наконец, я выбираюсь на поверхность. Первое, что встает перед глазами – яркое, бесконечно теплое свечение солнца. Я замираю, словно у меня есть на это время, но вовремя перевожу взгляд в сторону. Это Хейзел, и она кричит мне. Жестикулирует руками так сильно, будто бы это… это может спасти мне жизнь. И я, наконец, додумываюсь обернуться.
Облако, подобное лошади, ударяет меня в грудь. Не удержавшись на ногах, я пролетаю пару добрых метров, чтобы ощутить волну дикой боли, отдавшуюся в спине. Я врезаюсь в борт корабля, наверняка, с диким воплем, сорвавшимся с моих губ. В этот момент уши привыкают к лязганью вокруг, и я, наконец, обретаю слух. Но вместе с тем стихает бушующий адреналин, уступая место боли.
Чьи-то руки помогают мне подняться, усаживая
– Лео… – хрипло произношу я.
– Ты что здесь делаешь? – гневно рычит он. – Тебе не выбраться живой из этой схватки, если Нико узнает, он все равно кокнет тебя.
– Я тоже рада тебя видеть. Что за лошадиное родео?
Лео отражает атаку еще одного жеребца. Он практически прозрачен, но полыхает странным, светящимся огнем. Лео с трудом удерживается на ногах, когда взбешенная лошадь ударяет его копытами в грудь. Все происходит настолько быстро, что я замечаю лишь подогнувшиеся колени Вальдеса. Он едва устоял.
– Вентусы, – хрипло отвечает он. – Ветра.
Я привстаю и, наконец, выуживаю спату. Будто от нее есть какой-то толк.
– И чего конкретного они от нас хотят? – становясь спина к спине к Лео, спрашиваю я.
– Чтобы мы вернулись в лагерь ни с чем.
Руки Лео неожиданно вспыхивают, и еще один жеребец получает в морду поток искрящегося огня. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не кинуться тушить его ладони, но вовремя вспоминаю, что сын Гефеста не нуждается в этом.
Я успеваю найти глазами всех своих друзей. Они живы. Вымотаны, но живы. Хейзел и Фрэнк, стоя плечо к плечу, подобно мне и Лео, Аннабет и Нико, помогающие Перси и Джейсону. Он стоит дальше, чем другие. В руках у него нет оружия, но, тем не менее, его глаза сомкнуты, а лицо искажено от боли.
– С чего вдруг мы должны сдаваться? Это Хиона? – выкрикиваю я, бросаясь в сторону.
– Это наши папочки, – скрежет, и один из вентусов испаряется. – Они против того, чтобы мы развлекались в одиночку.
Я решительно ничего не понимаю, но замечаю на палубе еще двух странных, незнакомых мне мужчин. У одного из них за спиной широкие крылья. Светло-коричневые, они напоминали собой марево, похожее на полотно облаков. Тенниска и шорты в пальмах не говорили о том, что этот парень может быть опасен. Он улыбался, наблюдая за тем, как бешеные жеребцы кидались на моих друзей. И только этот факт вызывал к нему жуткое отвращение.
Но тот, что стоял рядом с ним… Темные волосы, светящиеся красные глаза, улыбка, похожая больше на оскал… По коже прошелся холодок, мне вдруг стало до дури плохо. Весь мир сошелся на этом темноволосом, я видела все, но не видела ничего, глядя на него. Будто я могла умереть, если бы отвела взгляд.
– Лео… Кто это? – шепчу я, заворожено шагая вперед.
Если бы могла отвести взгляд. Не могу поверить, что существовала раньше без него. Незнакомец смотрит на меня. Прожигает взглядом, а я все плетусь сквозь бойню. Я слышу вскрики: были ли это Перси? Может Аннабет? Но я как будто бы забываю их всех, ведь все, что важно – незнакомец. Лошади больше не пытаются убить меня. Они даже становятся на дыбы при виде меня. Все вдруг обрело краски. Мир побелел, стал одноцветным, бешеным, сумасшедшим. Все, что важно – незнакомец.
– Беатрис! – Лео старается окликнуть меня, но его голос растворяется в шуме, что разносят вентусы. – Беатрис, очнись! Очнись, Би!
Как хорошо, что он замолчал. Крик друга вспыхнул и погас, как и краски вокруг. Но вдруг я оказываюсь посреди своих воспоминаний. Посреди воспоминаний, которые не должны были нахлынуть на меня.
Не кричи. Ты не должна.
Пусто. Полутьма.
Мне не положено кричать. Мне нельзя кричать. Простыни, будто иглы, впиваются в спину. Мне больно. И я до хруста стискиваю зубы. Все в порядке, Би. Все в порядке.