Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
Шрифт:
Триумф 12 г. — вершина и окончание военной деятельности Тиберия. На шестнадцатом году своей жизни, отправляясь на войну в Кантабрию, он начал служение римским божествам войны Марсу и Беллоне, тридцать семь лет спустя, вернувшись из Германии, триумфально подвел ему итог. Итог, безусловно, выдающийся. Пусть на его счету не было блистательных сражений, подобных победе Сципиона Африканского над Ганнибалом при Заме в 202 г. до Р.Х., сокрушению Эмилием Павлом военного могущества Македонии при Пидне в 168 г. до Р.Х., победам Мария над кимврами и тевтонами при Аквах Секстиевых и Верцеллах в 102 и 101 гг. до Р.Х., но итоги его военной карьеры, тем не менее, впечатляют. Он подчинил Риму альпийские и предальпийские земли, Рецию, Норик и Венделику. Покорение Далматии и Паннонии с последующим подавлением там грандиозного мятежа немногим уступают завоеванию Гаем Юлием Цезарем «Косматой Галлии». Он первым из римских полководцев соединил под единым командованием боевые действия на суше и на море в Германии. И действия эти были победоносны. Не забудем, что и море Северное досель было неведомо римлянам — выход Друза в залив Зайдерзее всего лишь эпизод, пусть и славный. Установленная им граница
В целом же справедливым представляется поместить имя Тиберия-полководца рядом с такими славными сынами римского народа, как победитель Ганнибала Сципион Африканский, завоеватель Македонии Эмилий Павел, покоритель Карфагена Сципион Эмиллиан. В этом же ряду такие победоносные воители, как Гай Марий, Луций Корнеллий Сулла, победитель Митридата и Тиграна Великого Луций Луциний Лукулл. Завоевания же Тиберия, пусть и уступают, но все же сравнимы с завоеваниями Помпея Великого и Юлия Цезаря.
Что является особой, совершенно неповторимой чертой Тиберия-полководца, так это отсутствие какого-либо тщеславия. Никогда не хвалился Тиберий своими победами и завоеваниями. Став императором, владыкой Римской империи, он мог без труда заставить историков прославлять его великие деяния. Тем более что право на это он имел. Но Тиберий проявил здесь удивительную для римлянина скромность. Потому и справедливо говорить о недооценке его как великого полководца в римской истории.
Да, о победах Тиберия и его военных заслугах писали и Беллей Патеркул, и Светоний, и Дион Кассий. Как видному полководцу ему отдавали должное исследователи этой эпохи и его биографы Э. Гримм, Д. Бейкер, Г. Сивере, М. Чарльзворт, Ф. Марш, Ч. Смит, Д. Пиппиди, Е. Чиачери, Е. Корнеманн, Р. Сигер, К. Крист, Л. Остерман, А.Б. Егоров{185} и многие другие. Но в первый ряд тех, кто создал славу и могущество Рима, его ставить все же не принято.
Итак, триумф стал венцом и одновременно завершением военной деятельности Тиберия. Более не суждено было ему вести свои легионы в бой. Ему теперь предстоял другой поход — поход за высшей властью. В том, что она ему суждена, в Риме уже мало у кого были сомнения. В следующем после Паннонского триумфа 13 г. консулы внесли в сенат закон, согласно которому Тиберий получал наряду с Августом проконсульские полномочия и право производства переписи. Теперь провинции оказывались под совместным управлением Августа и Тиберия. Разумеется, все это происходило по воле самого принцепса, понимавшего, что Тиберий — единственный его возможный преемник и потому статус его должен быть соответствующим образом законно оформлен. Трибунские полномочия делали Тиберия вторым человеком в Риме, проконсульские — в провинциях. Право производства переписи давало возможность ознакомиться с состоянием дел во всей Римской империи от Атлантики до Кавказа и Месопотамии, от лесов Германии и до североафриканской пустыни. Важнейшими же обстоятельствами, заставлявшими римлян пристально приглядываться к Тиберию как к будущему властителю Римской державы, были возраст и здоровье Августа.
Потомок Октавиев могучим здоровьем от природы не отличался, но, осознавая это, вел образ жизни, позволивший ему дожить до середины восьмого десятка. Не самое частое долголетие в те времена! Потому естественны были волнения римлян. Четыре с лишним десятилетия они привыкли к жизни под властью одного человека, а тут приближалось неизбежно время, когда, согласно природе, он оставит и власть, и этот мир. Как жить далее, да еще и при новом правителе?
Состояние умов и палитру настроений в Риме тех лет подробно изложил Публий Корнелий Тацит в своих «Анналах»:
«Итак, основы государственного порядка потерпели глубокие изменения, и от общественных установлений старого времени нигде ничего не осталось. Забыв о еще недавнем всеобщем равенстве, все наперебой ловили приказания принцепса; настоящее не порождало опасений, покуда Август, во цвете лет, деятельно заботился о поддержании своей власти, целостности своей семьи и гражданского мира. Когда же в преклонном возрасте его стали томить недуги и телесные немощи и стал приближаться его конец, пробудились надежды на перемены и некоторые принялись толковать впустую о благах свободы, весьма многие опасались гражданской войны, иные — желали ее. Большинство, однако, на все лады разбирало тех, кто мог стать их властелином: Агриппа — жесток, раздражен нанесенным
Прелюбопытная картина настроений в Риме в последние года Августа. Кто-то вспомнил об утраченной республиканской свободе, кто-то даже возжелал гражданской войны во имя ее возрождения, очевидно. Но большинство, понимая неизбежным сохранение уже устоявшегося единовластия, озабочено главным: кому быть преемником Августа и каково будет римлянам при правлении этого преемника. Что и говорить, настроения римлян выглядели безнадежно далекими от социального оптимизма.
Агриппу Постума, как мы видим, из числа претендентов на высшую власть все же не сбрасывали. Как-никак кровный внук, да и вдруг Август подобреет, если молодой человек хоть немного образумится. Но вариант молодого родственного преемника, так замечательно сработавший после гибели Цезаря в исполнении восемнадцатилетнего Октавиана, на сей раз был невозможен. Агриппа ничем не походил на деда в молодости. А высшая власть в руках неопытного, да еще и весьма порочного юнца — беда для империи. Тиберий подходит по всем статьям, но римляне крайне недоверчивы к его человеческим качествам. Надменный аристократ, человек замкнутый, молчаливый, скрытный, кто знает, что у него на уме на самом деле? Пусть пока никаких явных пороков за ним не замечено, вроде как склонен он к жестокости. Фактов нет, так значит она просто до поры до времени подавлена, а с приходом к власти все скрытое, подавленное всенепременно прорвется. Не умел искать Тиберий любви народной, не желал заигрывать с общественным мнением — так вот и результат. А тут еще и ссылку на Родос ему припоминают. Все, такую беду пережившие, люди озлобленные, отмщения жаждущие. А власть — наилучшее средство для удовлетворения этих тайных порочных страстей. А кто рядом с Тиберием? Его мать Ливия. Ей молва и так уже наприписывала погубление молодых Цезарей, зловредное влияние на Августа. Говорят, сын ей полностью покорен, а это уже означает, что Рим окажется под властью злобной старухи. Куда уж хуже?
Даже племянника усыновленного и родного сына Тиберия молва не щадит. Кто знает, что на уме у Германика и Друза? Ливии под семьдесят, сам Тиберий на середине шестого десятка… А как уйдут они из жизни один за другим? Вот тогда-то молодые Цезари потешат свое властолюбие и, глядишь, само государство расчленят, не умея найти общего языка для его блага.
Усугубляли недобрую молву и слухи о плохом на самом деле отношении Августа к Тиберию. О них рассказывает Светоний:
«Я знаю, что есть ходячий рассказ, будто после тайной беседы с Тиберием, когда тот ушел, спальники услышали голос Августа: «Бедный римский народ, в какие он попадет медленные челюсти!»
Небезызвестно мне и то, что по некоторым сообщениям Август открыто и не таясь осуждал жестокий нрав Тиберия, что не раз при его приближении он обрывал слишком веселый или легкомысленный разговор, что даже усыновить его он согласился только в угоду просьбам жены и, может быть, в тщеславной надежде, что при таком преемнике народ скорее пожалеет о нем».{187}
И в слухах, приводимых Светонием, явно появляется зловещий образ Ливии. Она и только она принудила бедного Августа усыновить Тиберия! На деле Ливия даже не смогла добиться возвращения сына из ссылки. Это, как мы помним, случилось лишь благодаря перемене настроения молодого Гая Цезаря. Что до самого усыновления, то у Августа здесь после смерти одного за другим обоих усыновленных внуков выбора, собственно-то и не было. Лучший полководец империи, приобщенный к делам государства, в цвете лет находящийся — в ком еще видеть лучшего преемника? Тиберий заслужил усыновление не интригами Ливии, но своими значимыми для Рима победами. При таком полководце, да еще и в делах гражданских сведущем, государство римское не должно потерпеть ущерба. Что есть главная заповедь высший должностных лиц Рима во все времена? Республиканская эпоха, когда исполнительную власть возглавляли два избранных консула, так озвучила ее: «Videant consules ne quid Respublica detuementi capiat» — «Да наблюдают консулы, дабы государство не потерпело какого-либо ущерба».
Тиберий — наилучшая кандидатура в окружении Августа. Да и недоброжелатели его не могут отрицать испытанности Тиберия в военном деле, а зрелость для правителя очевидное достоинство.
Любопытно, что ни Тацит, ни Светоний не приводят порочащих Тиберия слухов, говорящих о действительной его и всем известной слабости — пристрастии чрезмерном к бодрящему дару благородной виноградной лозы. Пристрастие Тиберия к вину римские путники остроумно высмеяли, переделав его имя Тиберий Клавдий Нерон в Кальдий Биберий Мерон.{188} Получилась забавная игра слов: Caldius — горячий, Biberius — от bibere (пить вино), merum — чистое, неразбавленное водой вино.
Вообще-то пристрастие к вину не было редкостью в римской военной среде. Лютые враги Марий и Сулла славились своей любовью к винопитию. Второй общий у них дар после полководческого. Весьма привержен к вину был Марк Антоний, да можно вспомнить и величайшего полководца всех времен Александра Македонского! Цезарь, правда, к вину был равнодушен, но в этом он примером Тиберию явно не служил. Главное же, пристрастие это никак не мешало Тиберию в его военных делах. Должно быть, он был из тех людей, о которых спустя почти два тысячелетия скажет баснописец Крылов: «По мне хоть пей, да дело разумей!»