Тихая война
Шрифт:
— А когда он прибывает?
— Сначала он летит в Швейцарию и будет ждать там австрийской визы.
— Хорошо.
На следующий день я послал донесение в Центр, в котором обрисовал сложившееся положение. Сообщил, что в случае успеха новая политическая организация может рассчитывать на признание западными державами и государствами — членами ООН. Доложил я и о тех мерах, которые предпринял.
В ответ я получил указание действовать но своему усмотрению в зависимости от обстановки, но во что бы то ни стало воспрепятствовать созданию эмигрантского парламента и правительства.
Правда, мое положение, связи, авторитет как нельзя лучше способствовали выполнению этого приказа. Ранее я уже рассказывал о том, каким образом мне удалось воспрепятствовать созданию подобного «правительственного представительства». Но теперь задача невероятно усложнилась.
Из-за чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи ООН весь огромный аппарат ЦРУ был поставлен на ноги. Большая часть политиков и военных, находившихся в эмиграции, была подкуплена, с той лишь разницей, что одних купили несколько лет назад, а других — несколько недель. На «независимых» же действовал фактор: пока среди эмиграции нет единства — нет и денег для оказания помощи эмиграции.
В упоминавшейся мною брошюре Деже Шуйока «Несчастья венгерской эмиграции» так охарактеризовано положение:
«Формально комитет никогда не проваливался, так как в этом случае он потерял бы ту огромную сумму, которую ему предоставляли организация «Крестовый поход за свободу», а также комитет и радиостанция «Свободная Европа», положение которых во второй половине 1957 года стало по-настоящему трудным.
Необходимо было найти какой-то выход, но, чтобы спасти положение, должно было произойти настоящее политическое и моральное чудо.
…Все старались куда-нибудь уехать, если у них была хоть искра надежды на то, что они смогут где-то пристроиться и своим бегством подтвердить алиби. На местах остались только те, кого нигде не ждали, и эти люди оказались правы, так как комитет «Свободная Европа» не позволил полностью разбросать штаб комитета. В течение многих месяцев он поддерживал и финансировал его, твердо надеясь на то, что эти деньги привлекут возмущенных и даже сторонников Миклоша Сабо. Так и случилось: тот, кто рассчитывает на силу денег, в большинстве случаев рассчитывает правильно».
Так обстояли дела летом 1957 года. К такому выводу пришла и чрезвычайная сессия Генеральной Ассамблеи ООН, состоявшаяся осенью. С этой же целью «комитет пяти» подготавливал доклад, занявший несколько сот страниц. Вот для чего было необходимо создание венгерского «свободного парламента» и правительства, которые выступили бы против коммунистов вообще, демонстрируя тем самым свою волю. Та сессия должна была ввести социализм на моральный эшафот.
Взвесив все «за» и «против», я пришел к выводу, что задание будет одновременно и легким, и тяжелым.
Легким — потому, что «тузы» разрывались противоречиями, взаимной завистью и антипатиями.
А тяжелым, и даже очень тяжелым, — потому, что я должен был каждую минуту думать не о борьбе, а о тех, кто рвался к успеху. «Специалисты» ЦРУ внимательно следили за всеми. Они подслушивали наши разговоры, интересовались личной жизнью. Произносимые нами речи анализировались как специалистами, так и машинами. И в такой ситуации я должен был добиться желаемого результата.
После уже упомянутого выше разговора с Шандором Кишем по телефону я немедленно связался с Оливером Беньямином.
Я полагал, что если мне удастся привлечь на свою сторону генерального секретаря «Революционного совета», то и в Европе, и в Америке вся моя деятельность не будет рассматриваться как враждебная Западу. Она будет воспринята как обычный внутренний раздор среди эмиграции. Разумеется, я не сумел бы заранее определить, как далеко могу зайти в своих действиях, как не знал и того, где предел терпения у западных разведок. Иначе говоря, невозможно было определить, где проходит невидимая, воображаемая линия, переступив которую, я сразу же почувствую, как внутренние распри превратились во враждебные по отношению ко мне действия.
— Ну, что ты скажешь в отношении моего плана? — С такими словами обратился ко мне Оливер Беньямин, когда я вошел в его номер в отеле «Бавария».
— Могу только сказать, что никто из них не счел нужным заблаговременно поговорить со мной.
— Чего ты жеманничаешь? — резковато спросил он. — Тебе же обо всем рассказали, разве не так?
— Рассказали, по у меня имеются кое-какие опасения.
— А у кого их нет?
— В этом ты прав, — сказал я и замолчал.
Воцарилась недолгая тишина. Он достал из шкафа пальто и, подойдя ко мне, сказал, положив руку на мое плечо:
— Не глупи! Говори!
— Из всего этого получится не единство, а черт знает что.
— Новое всегда рождается в спорах.
— Но не в грязи же.
— Иногда и в ней тоже. — Он просверлил меня взглядом и сказал:
— Ты что-то знаешь!
— Не ходи ты на эти переговоры, вот что…
Беньямин не был глуп и сразу же понял, что я хочу предостеречь его. Перестав одеваться, он сел напротив меня:
— Ну а теперь выкладывай все!
— Не забудь, что Кеваго, Видович и Кирай замышляют что-то плохое. Как только ты появишься, они сразу же начнут.
— Что начнут?
— Будучи заместителем начальника полиции, ты не всегда нежно обращался с обитателями лагеря для интернированных…
Он махнул рукой:
— Старая пластинка!
— Загребал чужие деньги, чтобы купить любовнице дачу…
— Ее и не нужно было покупать. В сорок пятом году дачу можно было заиметь почти даром! — Он вдруг покраснел, затем лицо его пошло пятнами, и я испугался, как бы его не хватил удар.
Сделав несколько глубоких вдохов, он пришел в себя и заявил:
— И все-таки я пойду туда! — Губы у него стали узкими, а всегда бездумные глаза налились кровью. — Я не оставлю Аннуш в одиночестве в такой мышеловке!
После этого разговора я направился в «Гранд-отель» к Кеваго, который не ожидал меня и очень удивился:
— Что-нибудь случилось?
— Пока еще нет.
— А что же?
— Я только сейчас от Беньямина. Он вот-вот лопнет от злости.
Кеваго даже не вздрогнул.
— Фери человек горячий и не умеет держать язык за зубами, — продолжал я и тут понял, что случай подарил мне прекрасную возможность позлить его. — К сожалению, Фери побывал и у социалистов! — выложил я. — Переговоры будут трудными.