Тихая война
Шрифт:
— Затронутый вами вопрос я рассматриваю как сугубо политический, — сухо заметил он.
И тогда слова попросил Арпад Ракшани, с которым мы до этого все обговорили.
Кирай, по-видимому, надеялся, что давно обосновавшийся во Франции Ракшани наверняка поддержит его.
— Прошу вас! — дал он ему слово.
— Я вполне официально заявляю, что политический комитет полностью присоединяется в оценке деятельности радиостанции «Свободная Европа» к комитету по делам эмигрантов и экономики.
В зале воцарилась напряженная тишина.
Бела Кирай быстро
Приведу лишь один небольшой отрывок из принятого постановления:
«Сложилось мнение, что пропаганда радиостанцией «Свободная Европа» в большинстве случаев ведется поверхностно, из чего следует, что радиостанция играла не очень удачную роль в решающий период революции. Уже в первые дни событий она запуталась в собственных противоречиях, не говоря об оценке венгерских событий и расстановке сил, часто предлагала нереальные планы…»
Крупные информационные агентства в тот же день раструбили на весь свет сенсационную новость о том, что «венгерские революционеры заклеймили радиостанцию «Свободная Европа» за ее безответственные провокационные передачи».
Английская газета «Скотсмен» яснее всего охарактеризовала положение, сложившееся после нашего заявления:
«Диким является то, что своей пропагандой радиостанция «Свободная Европа» действительно разжигает мятеж и восстанавливает венгров против предложений об оказании американской помощи».
Для руководящих кругов США это был серьезный удар, особенно для правительства и различных политических органов. Представители средств массовой информации в тот же день на пресс-конференции закидали нас множеством вопросов, в особенности Ракшани, Йонаша и меня.
— Что вы понимаете под безответственностью радиостанции «Свободная Европа»?
— Своими передачами она призывала венгерский народ к вооруженному восстанию, а затем к его продолжению.
— У вас имеются доказательства этого?
— Все передачи из Мюнхена записаны на пленку. Прослушайте их еще раз сами.
— Однако президент Эйзенхауэр в своем заявлении от 14 ноября отвергает ваши обвинения.
— Какую часть его заявления вы имеете в виду?
— По словам мистера Эйзенхауэра, Америка никогда ни один народ не призывала восстать против безжалостной военной силы. Президент так и заявил.
— В таком случае мы будем вынуждены сослаться на официальное заявление вице-президента Никсона, с которым он выступил 29 октября, назвав свое предложение освободительной концепцией, которая и была доведена до нас, венгров, через радиостанцию «Свободная Европа». Мы нисколько не находим странным, что они призывают народ к восстанию, а позже, когда оно провалится, заявят о том, что они-де никогда никого на это и не толкали. Вот это мы и считаем безответственным и потому, собственно, критиковали деятельность радиостанции «Свободная Европа».
Правительство ФРГ направило в Мюнхен специальную комиссию с целью проверки деятельности радиостанции. С точки зрения социалистических стран это была большая моральная победа.
Кто-нибудь может сказать, что я слишком переоценил достигнутые результаты. И все же, я думаю, мнение, высказанное в Страсбурге, в штаб-квартире Европейского совета, да еще в период, когда подавляющее большинство членов ООН находились под влиянием правительства США и были решительно восстановлены против нас, оказалось важным и своевременным. В конце концов, после начала контрреволюционного мятежа в Венгрии на Западе впервые случилось такое, что обвиняемым вместо Советского Союза и Венгрии оказалось тогдашнее правительство Америки, вынужденное давать по этому поводу объяснения мировой общественности.
Я был уверен, что в скором времени последует контрнаступление ЦРУ, но не физическое, а скорее политическое или моральное. Что касается последнего, то, по-видимому, ЦРУ прибегнет к какому-нибудь компрометирующему маневру. На что-либо иное я не рассчитывал. Если бы ЦРУ знало, кто я такой на самом деле, оно ни за что на свете не позволило бы событиям развернуться именно так и давно бы разделалось со мной. Беспомощность американцев еще больше укрепила меня в мысли о том, что в Страсбурге я могу чувствовать себя в безопасности.
Первый сигнал тревоги я получил от одного своего сотрудника, который позже стал членом исполнительного комитета.
— Кирай и его сторонники что-то замышляют против тебя.
— А кроме Кирая кого ты еще имеешь в виду?
— Кроме Пали Йонаша и Пишты Раца в этом деле замешан Шани Киш.
— В каком именно деле?
— Странно, но я этого и сам точно не знаю. Они часто собираются, о чем-то шепчутся, а как только я захожу, немедленно замолкают, но твое имя я не раз слышал во время их разговоров.
Спустя несколько часов я уже знал, о чем они по секрету разговаривали. Исполнительный комитет был создан по коалиционному принципу, куда меня, как одного из его основателей, не ввели. Это меня сердило, и в то же время я испытывал какое-то облегчение. Ясно, что меня исключили из такого важного органа как одного из авторов вышеупомянутого постановления и как потенциального путаника. Этот их шаг убедил меня в том, что у моих врагов нет серьезных подозрений в отношении меня.
Я внимательно проанализировал сложившуюся ситуацию и решил выработать линию дальнейшего поведения, а сделав это, перешел к практическим шагам.
Кеваго в Страсбурге не было, но перед конференцией он назвал меня полномочным представителем. Поэтому, разговаривая с Шандором Кишем и Яношем Хорватом, я держался спокойно и смело.
— Я выхожу из партии мелких сельских хозяев и из «Революционного совета» тоже, — заявил я им.
— Что с тобой? — Казавшийся вполне логичным вопрос Яноша Хорвата был произнесен безразлично-равнодушным тоном.
— Ты с ума сошел?! — откровенно удивился Шандор Киш, сразу поняв всю опасность моего шага.