Тихий Дон Кихот
Шрифт:
— Да уж… — поддержала Аня. — Никакой осведомленности. Как я у тебя вообще появилась с такими знаниями…
— А тут, чем меньше знаешь, тем …
— …плодотворней труд, — вставила Аня.
— Во-во… А мы ничего не знали…То одна подружка что-нить шепнет, то другая. А как оно на самом деле, одному черту известно…
— Мама, — Аня чувствовала, как громко стучит у нее сердце. Но все не решалась задать свой вопрос. Проговаривала его в голове. Но вслух никак не получалось. — Ты ведь такая хорошенькая была… В тебя, наверное, влюблялись…
— Всякое бывало, Анюта. Ну нравилась, конечно. Я вон свои фотографии погляжу, так и мне самой нравится.
— А ты папе никогда не изменяла? — Аня постаралась превратить вопрос в шутку, чтобы не было это похоже на допрос. Просто разговор двух подруг. Что с того, что одна из них повзрослевшая дочь…
— Ну что ты!!! — возмущенно отстранилась Мария Петровна. И глаза ее пылали искренним отвращением. — Аня! Как можно! Я хоть на него и ругаюсь, бывает, так ведь все равно друга вернее у меня нет. Зачем обижать хорошего человека? Раз решили жизнь вместе жить, так и живем, без обмана! А ты почему спрашиваешь? Сама-то не изменяла? Такому-то мужику! Даже не думай, Анька!
— Да нет, мамуль! Ну ты что… Это я так спросила…Но ведь пока ты за папу замуж не вышла, у тебя какие-то романы были?
— Да ничего серьезного… Так…Ерунда.
— Знаешь, — глядя в бокал, сказала Аня, — я хочу сказать тебе одну вещь. Только ответь мне, пожалуйста, честно. Это для меня очень важно, мама! Я встретила одного человека, который говорит, что он мой отец. — Она в упор посмотрела на мать. — Это правда?
Мария Петровна усмехнулась. Сокрушенно вздохнула всей грудью. Поджала губы, отчего лицо ее приобрело суровое выражение… Посмотрела Ане в глаза кристально-трезвым взглядом и голосом глубоко уставшего человека сказала:
— Да откуда ему знать-то об этом?
— Значит, на самом деле?..
— Самого дела, доченька, на свете не существует. Отец твой — в соседней комнате храпака дает. Вот он — папка-то твой. Тот, кто кормил, поил и в школу водил. Кто меня прикрыл. И слова мне не сказал за всю мою жизнь плохого. А на самом деле оно как, так и знать никто об этом не знает.
Они помолчали. Мама вертела бокал и очень внимательно смотрела через него на свет, как будто бы проверяла его качество. Аня положила подбородок на сцепленные замком руки и сосредоточенно рассматривала бутылочную этикетку. Виноградная долина была как будто бы с другой планеты.
— Ты говоришь, прикрыл… Так ты что же, папе говорила? — Аня смотрела на мать расширившимися от удивления глазами.
— Он не спрашивал, — покачала головой Мария Петровна. — Но догадаться бы мог… Если бы подумал. А вот думал он или нет, я тебе сказать не могу. Он мне не говорил. Поженились мы осенью. Мог бы посчитать. Только вот не царское это дело. Да и давно было. Забылось уже все. Забылось, как не было.
Она замолчала и все качала головой.
— А откуда же тот-то узнал? — спросила она, наконец.
— Ему сказал некто Пафнутьев, Вилен Сергеевич. Ты ведь его тоже знала? — сказала Аня тихо.
— Пафнутьев?! — воскликнула мама, захлопав глазами. — Пафнутьев, говоришь? Этот мерзкий парнишка?
— Ну, парнишкой я бы его не назвала. Его, кстати, и на свете уже нет…
— А Пафнутьев-то откуда узнал? Его и близко там не было!
— Он наблюдал за вашим романом на конференции. Даже говорил мне, что секретарь обкома называл вас Рамеа и Жульетта.
— На какой конференции? — мамины брови съехались у переносицы. — Боже мой, господи… Даже не думай! Ромео не имеет к этому никакого отношения!
— А кто же имеет? — ошарашенно спросила Аня.
— Совершенно другой человек… — Мария Петровна на секунду закрыла лицо руками. Потом тряхнула головой, видимо, отгоняя непрошенные воспоминания.
— Мамочка, ты неподражаема, — выдохнула Аня и залпом выпила свой бокал с портвейном.
Мир рушился на глазах, и самое смешное, что Аня сама все это затеяла. Надо было спокойно принимать дары и удары судьбы, ни во что не вмешиваясь. Вошел в ее жизнь Брежнев со своим отцовским подарком — прекрасно. Зачем было бередить чужие раны? Трясти маму, вот уже двадцать с лишним лет живущую в трудах и заботах рядом с папой. Стала копать, и вот тебе — накопала. И сама теперь была не рада.
— Мама, я не понимаю. А кто он, этот человек? — И видя, что Мария Петровна независимо молчит и довольно хорошо собой владеет, она воскликнула: — Только давай скорее говори, а то я твоего молчания не выдержу!
— Анюта! Только успокойся! — сказала мама голосом человека, который хочет сообщить ужасную новость. — Я не знаю, кто он. Я пыталась узнать… Но ничего не вышло. Посмотри-ка в щелочку, папка не проснулся?
— Спит, — прошептала Аня, возвращаясь от двери в комнату.
У Марии Петровны разгорелись от вина щеки, глаза заблестели молодым огнем, и Аня вдруг увидела ее молодой комсомолочкой, веселой и увлекающейся активисткой. Как можно быть активисткой в одном, и не быть ею в другом! Наши недостатки — лишь продолжение наших достоинств.
История Маши Гвардейцевой была не проста. Одно дело закрутить любовь на комсомольской конференции в Ленинграде, а потом прикрыть грех, в срочном порядке выйдя замуж за давно вздыхающего по ней Лешу. Но Маша успела много больше. Пережив в мае глубокое чувство и не сумев отделить его от общей эйфории краснознаменного энтузиазма, Маша вернулась на родной завод. Разлука с Сергеем Брежневым печалила ее не сильно. Она была счастлива оттого, что все это с ней случилось. Душа ее пела. Жизнь казалась прекрасной. Не было у нее еще жизненного опыта, а потому казалось, что источник счастья никогда не иссякнет. Что не в Ромео дело, а в самой жизни.
Но прошел июнь, а ничего не происходило. Стало остро чего-то не хватать. И она подумала, что не хватает праздника, деятельности, работы. А тут и подъехали из города комсомольцы для обмена опытом. Кто должен был с кем делиться опытом, они разобрались быстро. Разбили палаточный городок на другой стороне реки. На поляне растянули волейбольную сетку. Устроили чемпионат ЖБИ. И победы, и поражения отмечали сообща за вечерним костром и пением песен. А потом один парень, такой Андрей Калинников, взял гитару и так несмело, потихоньку стал струны перебирать, совсем не по-походному, не на ход ноги, а переборами. Так здесь еще никто играть не пробовал. И завел какую-то цыганскую песню, которая сразу вытянула из Аниной души все жилы. И казалось ей, что настоящее место ее в цыганском таборе, а не в комсомольской ячейке. Так душу разбередил, что хоть в реку топиться иди.