Тихий городок
Шрифт:
Так и есть: фигуры в маскхалатах мелькнули у валуна, залегли в траве вокруг него. Один из немцев, направив пулеметный ствол в направлении только что покинутых кустов, остался на земле, остальные друг за другом бросились вперед. Двое, четверо, шестеро, семеро… Ручной МГ, шесть автоматов, рация. Всё, как в предыдущей группе, если не считать, что тогда один из прибывших был в офицерском эсэсовском мундире.
Немцы залегли рядышком, в руках у одного появился бинокль. Но что можно оттуда увидеть? Пожалуй, только остроконечную скалу за ущельем. Наверное, она тебе и нужна, шваб с биноклем? Позавчерашний эсэсовец тоже высматривал что-то в бинокль. И только после своих наблюдений повел группу через осыпь в ущелье. По-видимому, вы неспроста делаете эту остановку и шарите биноклем. Ничего, скоро
Гитлеровец-наблюдатель опустил бинокль, сунул его в чехол. Тут же он взял в руки лежавший сбоку автомат, поднялся в полный рост и направился через осыпь к ущелью. За ним последовали остальные, и только пулеметчик остался у валуна. Когда шедший первым гитлеровец исчез в ущелье, пулеметчик подхватил свой МГ, бегом бросился догонять группу. Вскоре вся группа цепочкой двигалась по склону ущелья.
И опять она шла маршрутом, которым спускалась на дно их позавчерашняя семерка. Вот обломок скалы, где предыдущая группа резко повернула вправо, вот поваленное дерево, перебираясь через которое, позавчера шлепнулся наземь один из фашистов, а вот изгиб бегущего по дну ущелья ручья, где немцы входили в воду… Снова старая картина: медленно бредущие против течения вооруженные мужчины, их остановка в небольшом затончике у правого берега. Один из них опустил в ручей руки, пошарил ими по дну, достал из воды продолговатый сверток… Если последующие события и дальше станут развиваться, как в прошлый раз, то через несколько минут немцы окажутся вне видимости лейтенанта. Пока этого не случилось, необходимо перебраться на новое место, специально подготовленное ночью именно для такого случая.
— Ефрейтор, за мной! Остальным выполнять прежнюю задачу! — приказал лейтенант, готовясь к перебежке.
Новый наблюдательный пункт был устроен в глубокой норе под скальным обломом. В дыре было сыро, пахло гнилью, откуда-то сверху капала вода. Зато сюда не проникал ни один луч света, а поэтому можно было без всякой опаски пользоваться биноклем. Лейтенант приник к окулярам, и фигурки в затончике сразу приблизились, стали чётче.
Двое гитлеровцев быстро разворачивали вытащенный из ручья сверток. Вот в их руках оказалась бухта тонкого каната с якорем-кошкой на конце. Тот, что повыше ростом, раскрутил якорь-кошку над головой и бросил вверх. Туда, где прямо из ручья поднималась к небу отвесная гладкая скала. Нет, не совсем гладкая: метрах в двенадцати—пятнадцати от поверхности воды на скале в бинокль были заметны неглубокие трещины, крошечные уступы, узкие карнизы. Первый бросок якоря был неудачным: он скользнул по каменной глади и, ни за что не зацепившись, упал к ногам. Вторая попытка — та же неудача.
Еще бросок, еще — и, наконец, якорь остался на скале. Немец, проверяя надежность зацепа, несколько раз сильно дернул за канат и, перебирая его руками, полез наверх. Благополучно добрался к якорю-кошке, устроился на маленьком каменном балкончике, обмотал конец каната вокруг левой руки. После этого к нему один за другим поднялись остальные солдаты. Канат опять был свернут в бухту, вместе с якорем-кошкой завернут в прежний кусок ткани, по-видимому брезента, обвязан веревкой и полетел в затончик. Взметнулись кверху брызги, разошлись по воде круги — и сверток снова покоился на дне ручья.
Не позволяя себе передышки, гитлеровцы стали взбираться по скале вверх. Очутившись у широкой трещины, влезли в нее и на четвереньках направились к большому камню-монолиту, который словно рог торчал из скалы. Помогая друг другу, взобрались на него и спрыгнули в другую трещину. Через десяток метров трещина круто вильнула влево и исчезла за выступом скалы…
Скала поднималась над карнизом еще метров на пятнадцать — двадцать. Но что это? Вдруг в скале появился черный квадратный провал, из него, разматываясь в воздухе, на карниз упала веревочная лестница. Первым
К дыре в скале можно попасть двумя путями: снизу от ручья и сверху от края ущелья. В светлое время оба маршрута прекрасно просматриваются с остроконечной скалы, а ночью из-за сложности они недоступны для впервые отправившегося по ним человека. Ничего, швабы, раз ваше пристанище обнаружено, будет найден и способ, как вас там накрыть. Он и Семен Гамуз не глупее вас!
С Гамузом лейтенант встретился вечером, когда дно и склоны ущелья затянулись мглой и наблюдение с остроконечной скалы стало невозможным.
— Группа появилась в четырнадцать двадцать шесть, — без предисловий начал лейтенант, — у валуна затаилась в четырнадцать двадцать восемь. Через осыпь двинулась в четырнадцать двадцать девять, в ручей вошла в четырнадцать тридцать одну. Оказалась у себя в скальном лазе в четырнадцать тридцать девять. Что у тебя?
— Скала с острой вершиной служит чужакам не только наблюдательным пунктом, но и маяком, — ответил Гамуз, доставая из кармана лист бумаги с карандашными пометками. — Когда гости выбрались к валуну? В два двадцать восемь? — он заглянул в свою бумажку. — Так вот, в два двадцать восемь дозорные со скалы дали им сигнал, что можно спокойно идти на базу. Только после этого сигнала гости объявились на осыпи.
— Что за сигнал?
— Вершину остроконечной скалы я в свое времечко облазил вдоль и поперек и знаю на ней все потайные места. Имеется там среди схоронок небольшая пещерка, а перед ней большой камень, что вход прикрывает. Сколько помню, всегда он был каменюка как каменюка, а сейчас на нем невесть откуда появились три голыша: один, побольше, стоит посредине, два, поменьше, у него по бокам. Свалиться на камень им неоткуда, а потому о голышах я сразу у себя в голове зарубку сделал и частенько на них в бинокль поглядывал… Уже позавчера мне показалось, что те голыши шустрые больно. Поначалу средний был повернут ко мне ребром, а два других — широкой частью. Гляжу через время — всё наоборот: широкой частью смотрит на меня средний, а ребрами те, что у него по бокам. Сразу я не придал этому особого значения: думал, что с перемещением солнца по небу меняются тени голышей. Тем более, что вскоре голыши вновь стояли по-прежнему: средний показывал мне ребро, а его соседи — широкие части… Лишь когда вечером ты рассказал, что днем в ущелье побывали гости, я на всю эту чертовщину с голышами-перевёртышами взглянул с иного бока. Потому и попросил тебя при следующем появлении чужаков следить за ними с часами в руках.
— Значит, картина получается такая: маршрутные группы «Вервольфа» выдвигаются к ущелью строго определенным путем и только в светлое время суток. Заметив своих, швабы с остроконечной скалы дают им сигнал, что в ущелье все спокойно и можно без опаски идти на базу. Прибывшие швабы сначала следят за сигналом со скалы в бинокль. Дальше все просто: осыпь, ручей, скала, дырка — вход в логово… Настолько просто, що нам, Семен, надобно шукать другие подходы к вервольфовской базе.
— Верно, друже, не для нашего брата эта дырка в скале. Лакомая она приманка, завлекательная, только жареным от нее за версту несет. Чтоб в ту дырку под видом пришлых немчуков сунуться, нужно досконально знать всю систему сигнализации маршрутников с их дружками на скале и у лаза на базу.
— А для чего пост на скале? — спросил лейтенант. — Нагрянем туда ночью, спеленаем швабов и предложим: или ваши секреты становятся наши или… Все выложат как на духу.
— Возможно. Но лишь то, что знают. А с какой стати они будут знать то, что их не касается? На скале — свое дело, у поста в ходе-лазе — свое. Думаешь, вервольфовское начальство не предусмотрело, что дозорные на скале могут в чужие руки угодить? Не дурни же у них делами заправляют?..
— Возьмем в полон командира маршрутной группы, — не сдавался лейтенант. — Уж он должен все знать.