Тихий омут
Шрифт:
– Ну, вот, – мальчик напился вдоволь и начал рассказывать. – Когда сначала нас всех проверяли на грамотность, я был чуть ли не первый, представляешь? Меня опережал только Колыван.
– Колыван? – округлила глаза Ия. – Он что, читать умеет?
– И не только. Знаешь, оказывается, сколько всего знает?
– А такой дубиной притворяется… Ну-да, дедер с ним, сказывай дальше?
– Вот, – продолжил Аней. – Но когда пошли испытания на сноровистость и вёрткость… В общем, оплошал я там. Что и говорить? Едва ли не хуже всех, – удручённо покрутил головой паренек.
– Так
– Да! – радостно сообщил Аней и по-скоморошьи поклонился. – День на сборы, и завтра уезжаем к Храмовым скалам!
– Поздравляю, – тихо пролепетала Ия и опустила взгляд. – Надеюсь, тебе там понравится…
– Эй, – парень взял её за руку и притянул чуть к себе, – ты что, не рада за меня?
– Рада, – пожала плечами девочка и высвободилась. Поёжившись, она подошла к окну. Тихонько прислонилась к бревенчатой стене и вздохнула, – Только грустно… мне. Грустно расставаться.
– Вот глупая, – Аней выскочил из-за стола и в три прыжка оказался рядом с подругой. Взяв её за плечи, легонько развернул к себе и попытался заглянуть в глаза. – Мы же расстаёмся не навсегда! Я буду возвращаться каждое лето.
– Каждое лето… – вздохнула Ия и кончиками пальцев провела по стареньким наличникам. – Сущая безделица, правда?
– Ну, конечно! – Аней заходил кругами, не зная, куда деть руки. Он то чесал затылок, то складывал их на груди, то затыкал большие пальцы за пояс. – Всего несколько зим, и я вернусь образованным, уважаемым человеком! Это великий шанс достигнуть таких высот, которых никогда не достигнет ни один из слобожан. Это ведь не навсегда, Ия… Я буду писать тебе письма. Каждый день. Я буду писать тебе так часто, что порой тебе будет казаться, что я на самом деле рядом. Там же, где и ты.
– Кто мне будет читать эти письма? – девочка по-прежнему грустно смотрела в окно. Иногда её губы крепко сжимались, становясь почти незаметной бледной полоской, но Аней не мог этого видеть. – Не все такие образованные, как ты.
– Пастор Клер, – не растерялся будущий семинарист. Он бросил кружить и вернулся за стол. Резким порывистым движением Аней налил себе квасу и быстро стал пить, даже не замечая того, что напиток лился через край, попадая за шиворот. – Пастор Клер, здесь он самый грамотный. И к тому же он поп, а значит, можно не бояться, что он кому-то разболтает. Он может помогать тебе писать ответы. Или ты сама… Сама можешь пойти в школу и научиться.
– Да, ты прав, – вздохнула девица и тоже вернулась к столу. – Всё правильно, ты не должен упускать такой шанс… Я выучусь грамоте, только ты пиши, как и обещал, ясно? Расскажешь мне, какие они… Храмовые скалы… – с тихим восторгом произнесла девочка. – А коли летом не приедешь, больше не буду отвечать на твои письма, понял?
– Ну, вы долго тут ещё миловаться будете? – из-за входной двери показалась недовольная мордашка Жданы. – Я есть хочу.
– Ну, так иди, ешь, – фыркнула Ия, хватаясь за туесок с морошкой. – Не знаешь, где щи стоят?
– Но они ж холодные, – наморщила носик девчушка.
– Ты в хлеву убралась?
– Ну,
– Пастор Клер говорил, что за первый год очень многих отчисляют, – тихо произнёс Аней. – Так, что, может, я вернусь даже раньше, чем ты думаешь.
– Главное, чтобы вернулся, – вздохнула Ия.
Глава 3
Лучан застонал. Рёбра и правая рука невыносимо болели и пульсировали. Ужасно горели щёки. Богатырь облизнул пересохшие губы и открыл глаза. Над ним навис сухой соломенный потолок, устланный на нескольких жердях. С них свисали разнообразные пучки трав и береста. Было тепло и сухо. Где-то недалеко потрескивали поленья – не иначе печь. Правда трубы видать не было, да и дыма тоже.
Над раненым нависла молодая девушка. У неё были рыжие волосы и веснушчатое лицо. Карие хитроватые глазки чуть прищурены, а пухлые губы слегка разомкнуты. Девица коснулась губами лба воина и прокричала кому-то на неведомом языке. Вскоре появился мужчина. Молодой, но старше девы. Он был смугл, черноволос и так же кареглаз. Незнакомец что-то спрашивал у воина, пытался объяснить жестами да всё без толку.
Потом пришёл бред. Он терзал душу богатыря до позднего вечера. Безумные видения сменялись полным забвением. Яркие вспышки и кромешная тьма. И снова вспышки. Жар.
Когда Лучан пришёл в себя, то сначала увидел огарок свечи едва ли не у самого носа. Вскоре расплавленный воск, упавший на щёку, окончательно привёл его в чувства. Свечу держал всклокоченный дед с непокорной гривой седых волос, напоминавшей одуванчик. Щетина клочками проступала на бороде, а один ус незнакомца был острижен чуть короче. Дед тоже принялся что-то втолковывать раненому. Тот морщился и всячески старался показать, что ни слова не понимает.
– Уруг? – нахмурился тогда дед.
– У?
– Я говорю, ты – уруг?
– К… то… это…
– Угу, говоришь, как уруг, стало быть уруг, – заключил старик. – Мы видели, ты победил змея, ты настоящий воин. Я впервые видел такое. Это честь для нас ходить за тобой.
И снова навалился бред. Отпускал несколько раз за ночь. Потом накатывал с новой силой. Ужасно ныла шея, рука беспокоила не так. Подобным образом прошло два дня. За Лучаном всё больше ухаживала девка, кормила его, поила и делала перевязки. Однако некоторой помощи стоило ожидать только от мужика. Вроде – сходить до ветру.
Пару раз наведывался дед. Он давал короткие указания молодцу и девице, косо поглядывая на богатыря, однако ему самому ничего не говорил.
Спустя седмицу воин смог подниматься без посторонней помощи, а через месяц самостоятельно ходить до ветру и совершать короткие прогулки по двору.
В семействе Плеста он оказался сразу после боя со змеем. Оказывается, звуки битвы разошлись далеко окрест. Семья была маленькая: дед Плест, внук Хорт и внучка Полидея. Именно Полидея нашла Лучана, когда тот в бреду медленно, но верно уходил в трясину. На её крики и сбежались слобожане, кои вытащили героя и оказали помощь.