Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
А потом и всё. Выдали на руки дипломы. Джозеф, плача и пошатываясь, улетел в Лондон, а наши двое поехали на домодедовский аэродром. Санек направлялся в Якутск, а Пауков в город К., которого он и был коренной уроженец.
В порту еще немножко выпили. Вот уж и Санек машет рукою, карабкаясь по трапу. И вот уж было совсем остался Пауков один, как тут появилась она. Она подошла, смело положила руки на плечи его, и волосы ее касались плеч его, и она сказала:
– Ты приезжай. Я все понимала. Я все понимаю.
Сунула
Как он добрался до города К., - не помнил Пауков. И не мог вспомнить никогда. Лишь адрес, адрес любимой:
"Москва, ул. Аргуновская..." - убеждал его, что была явь, что была любовь, а возможно, и еще будет!
Родной свой город Пауков нашел окончательно изменившимся. Деревянные дома почти все окончательно снесли. На углу висела афиша с приятным лицом Муслима Магомаева. Молодые люди шатались по проспекту Мира, треща транзисторными магнитофонами. Крупнопанельные дома глазели отовсюду тысячами одинаковых окошек. И лишь старая часовня на Караульной горе деликатно напоминала, что был-то век семнадцатый, а потом-то стал век восемнадцатый, а потом-то девятнадцатый, а сейчас-то, наверное, двадцатый.
Пауков невнимательно оглядел часовню и пошел работать по распределению в экономическую лабораторию.
А поскольку пареньком его сочли компанейским, то вскоре и снискал Пауков уважение почти всего коллектива. В курилке, например, он явно стал первый. Если что касалось футбола либо хоккея, то он тут знал все. И с работой быстро освоился. Слова "себестоимость", "фондоотдача" не застревали на его языке. Но особенно он любил рассказывать про Москву и заграницу.
– Я вот штаны приобрел в магазине "Три поросенка".
Не хочешь ли и ты такие?
– простодушно предлагал ему коллега, кандидат технических наук Лев Пауков презрительно фыркал.
– Эт-то чтобы у меня подобная фиготина на второй день развалилась по шву? Нет уж, благодарим! Мы деньги
пускай и переплатим, но купим на барахолке джинсы
"Луи" и будем в них бегать тысячу лет, - говорил он.
И ведь действительно покупал.
Купил на Покровской толкучке и джинсы "Луи", и японскую кофту "Чори", и замшевые ботинки "Фанто".
Много чего есть на Покровской толкучке, и вы представьте себе путь путешественницы-вещи, летящей из-за океана на плечо нашего юного сибиряка. Тысячи километров! Десятки тысяч! Ужас!
Но покупал Пауков не просто. Не был Пауков барахольщик. Пауков имел цель.
А цель его была отдаленная: разодевшись в импорт и получив первый в жизни очередной отпуск, отправиться на Аргуновскую улицу за Ликой. Увезти ее, а может, и самому поселиться в Москве.
Он так и сделал. Прибарахлился, получил очередной отпуск, встал, смотрит на себя в зеркало и не узнает.
– Да это ж прямо иностранец какой-то, а не Пауков, - восхитился Пауков.
И весь долгий самолетный путь всячески из себя корчил: то сигаретку держит с понтом в двух вытянутых пальчиках, то воды потребует, минеральной, и пьет ее мелкими такими культурными глоточками.
И к Москве он уж до того ошалел, что взял да и написал на бумажке:
МОСКАУ. АРГУНОВСКА. Надо.
И всем тыкал в нос эту самую плотную бумаженцию.
И все-то, дурачки, и показывали - как да куда ему, сибирской нахалюге, проехать.
Так он оказался на Рижском вокзале. Сел в троллейбус и вышел из троллейбуса, держа в кулаке букетик ландышей.
Вышел и оробел. Потому что дома кругом - еще крупней, чем в городе К., - громадные белые дома, и глазеют уже не тысячами, а миллионами одинаковых окошек. А под ногами еще и асфальта даже нету. Валяются лишь ржавые трубы какие-то да ломаные батареи парового отопления.
Оробел Пауков. Сунулся было туда, сюда. Не знает, куда идти. Робел, робел, а вдруг и видит - тихо сидит под деревом мужик в телогрейке и кирзовых сапогах.
Пауков и бросился к нему со своей бумажечкой.
А мужик он такой оказался очень сдержанный. Он бумажечку взял, почитал, повертел и спрашивает Паукова:
— Так и что?
— А не понимай я!
– убежденно отвечает вошедший в
роль Пауков.
Мужик тут остро глянул на Паукова и говорит:
– Стало быть, фройндшафт, камарад?
Ну, Пауков на это промолчал. Рукой ландышевой махнул только, что - да, дескать. А мужик не отстает:
– Ду ю спик инглиш?
А вот это Пауков сразу понял. Он и в школе, и в институте английский изучал.
— Ноу, ит из нот, - отвечает.
— Парле ву франсе, - вязнет мужик. И взгляд у него определенно нехороший. Даже, можно сказать, злобный у
него взгляд.
— Нон, - покопался в памяти Пауков.
— Итальяно?
– осклабился мужик. А Пауков уж тут ничего отвечать не стал, а просто протянул руку за бумажкой.
А мужик тот вдруг неожиданно быстренько вскочил и закричал тоненьким фальцетиком:
– Ах ты, курва! Штатника-фээргэшника из себя корчишь, курвища! Лифтеру с "Метрополя" мозги пудришь!
И, схватив кусок ржавой трубы, бросился на Паукова.
Завязался жаркий бой. Нервный патриот съездил Паукова по спине, отчего замечательная пауковская куртка сразу же лопнула, а нейлоновая рубашка треснула.
Пауков подставил врагу подножку. Падая, лифтер ухватился за пауковский карман и вырвал его с мясом. Обозлившись, Пауков пнул распростертого лифтера, и у Паукова оторвалась подошва.
Пауков, совершенно потеряв чувство меры, хотел и еще пинать подлеца, но тот сделал вид, что окончательно умер.