Тим Талер, или проданный смех (худ. Н. Гольц)
Шрифт:
— Синьор, я отвезу вас в отель, — вполголоса сказал директор. — Там ви будет отдыхать один часок, а потом наша пароходная компания ожидает вас на маленький прием.
Тим, который еще только сегодня утром был юнгой и помощником стюарда на товаро-пассажирском пароходе средней величины, чувствовал себя несколько непривычно в роли богатого наследника, окруженного подчеркнутым вниманием. Но ему уже не раз приходилось терпеть всякие превращения в погоне за своим смехом, и к этой новой перемене он отнесся довольно хладнокровно. Его мучило совсем другое: теперь его погоня не имела никакого смысла — ведь смех его умер.
В
— Ах, ви не любить пресса, синьор? Но газеты — полезная вещь, синьор, очень полезная!
— Я знаю, — ответил Тим.
Здесь, в мягко покачивающемся баркасе, он чувствовал себя гораздо лучше.
— Раз ви признает необходимость газет, то зачем не хотите маленький конференция? — не отставал директор Грандицци.
— Потому что… — Тим лихорадочно придумывал предлог для отказа. — Все это для меня так ново и неожиданно. Нельзя ли отложить конференцию на завтра?
— О, конечно, синьор. Но сегодня вечером…
— Сегодня вечером я хочу погулять один — осмотреть город, — резко перебил его Тим. (Грандицци говорил с такой подобострастностью, что его все время хотелось одернуть.)
Однако директора не так-то легко было сбить с толку.
— Нет, нет, синьор, не один, — поспешно возразил он. — Вас теперь всегда будет сопровождать детектив — как это? — телохранитель. Вы ведь теперь такой богатый!
— А я хочу побродить по городу один! — крикнул Тим.
Нарядно одетые господа, сидевшие на носу, поглядели на Тима весьма озадаченно. Один из них, балансируя на качающемся баркасе, подошел к нему и спросил:
— Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? Моя фамилия Пампини. Я главный переводчик фирмы.
Он, как видно, решил использовать случай, чтобы представиться богатому наследнику. Но когда он протянул Тиму руку, баркас резко накренился вправо. Переводчик Пампини повалился прямо на колени Тиму, потом кое-как поднялся, бормоча тысячу извинений, но тут же снова повалился на колени к директору Грандицци.
Разъяренный директор наорал сначала на переводчика, потом на рулевого баркаса. Одного он обозвал болваном, другого — ослом. Тут он сообразил, что рулевой не понимает по-немецки, и повторил свои ругательства по-итальянски, причем на этом языке они оказались, по крайней мере, раз в пять длиннее.
Переводчик, ссутулившись, забился в угол скамейки на носу баркаса. В это время баркас причалил к ступеням мола.
На нижней ступеньке уже стоял наготове шофер в синей форме, почтительно держа в руке синюю фуражку. С его помощью — он протянул руку Тиму и осторожно подтянул его к себе — и в то же время поддерживаемый под руку директором, правда скорее символически, Тим первым сошел с баркаса на землю. Все обращались с ним так, будто он какой-нибудь очень старый и совсем больной господин.
Наверху, на молу, толпилось множество мужчин в черных костюмах — они заслоняли Тиму вид на Геную. Директор Грандицци стал по очереди представлять их Тиму. У всех у них были фамилии, оканчивающиеся на «ици»
Самое странное в этой торжественной процедуре представления было то, что ее устроили для четырнадцатилетнего мальчика в закатанных до колен клетчатых брюках, какие обычно носят коки, и в свитере с чужого плеча. По правде сказать, глядя на эту сцену, можно было помереть со смеху. Но все ее участники оставались убийственно серьезными, и это, пожалуй, было даже хорошо для бедного Тима.
Подкатил шикарный черный автомобиль, и шофер почтительно распахнул дверцу. Сначала влез Тим, за ним — директор Грандицци; они сели на красные кожаные сиденья, машина тронулась; господа в черных костюмах с серьезными минами и исполненными важности жестами выстроились в ряд и, подняв вверх правую руку, замахали им вслед.
Только теперь, в пути, Тим вспомнил про матросский рюкзак, подаренный господином Рикертом: он остался на пароходе вместе со всеми вещами. Тим рассказал об этом директору, но Грандицци только улыбнулся.
— О, разумеется, синьор, мы можем забрать ваши личные вещи с парохода. Но господин барон уже позаботились о вашем новом, более элегантном гардеробе.
— Барон? — с недоумением спросил Тим.
— Новый господин барон, синьор!
— Ах, вот оно что! — Тим откинулся на кожаную подушку сиденья и только сейчас увидел в окно улицу Генуи, по которой они проезжали — мраморный портал и медную дощечку у подъезда: «Отель Пальмаро».
Потом мимо окна пронесся веер невысокой пальмы, круглая клумба с кустом лаванды посередине, и автомобиль мягко затормозил. Дверцу автомобиля поспешно растворили; швейцар в ливрее с золотым позументом подал Тиму руку и снова с такой осторожностью помог ему выйти из машины, словно Тим был не мальчишкой, а глубоким стариком. Теперь Тим стоял в самом низу широкой мраморной лестницы. Какой-то человек, приветственно махнув ему рукой с верхней ступеньки, крикнул:
— Добро пожаловать!
Человек этот был одет в клетчатый костюм, а на носу его красовались огромные черные очки от солнца.
— Новый господин барон, брат-близнец прежнего! — шепнул Грандицци на ухо Тиму.
Но Тиму как-то не верилось, что это брат-близнец.
И когда новый барон, спустившись с лестницы, воскликнул, смеясь: «О, какой у тебя прелестный разбойничий наряд!» — Тим догадался о том, о чем не догадывался директор. Он узнал этого человека по своему собственному смеху. Никакого брата-близнеца не существовало.
Барон был жив. А значит, жив был и смех Тима.
Лист шестнадцатый.
РАЗБИТАЯ ЛЮСТРА
В роскошном номере отеля, представляющем собой анфиладу из трех комнат, Тим впервые оказался наконец совсем один. Барон уехал на какое-то совещание, сказав, что зайдет за ним, когда вернется.
Тим как был, в клетчатых брюках и широком свитере Джонни, прилег на тахту. Под головой у него была целая гора полосатых шелковых подушек. Тим не сводил глаз с люстры, похожей на причудливое образование из застывших стеклянных слез.