Тим Талер, или проданный смех (худ. Н. Гольц)
Шрифт:
Впервые за долгое время он чувствовал себя снова почти совсем спокойно. Не из-за тех превращений, которые произошли с ним благодаря свалившемуся с неба богатству — об этих превращениях Тим пока еще имел весьма слабое представление, — а из-за того, что теперь он знал твердо: смех его жив. И еще ему во всей этой неразберихе стало ясно одно: барон — его опекун, а значит, он никуда больше не исчезнет; теперь они словно привязаны друг к другу. В погоне за своим смехом Тим, казалось, был почти у цели. Оставалось только найти уязвимое место барона… Увы, Тим
В дверь постучали, и Тим еще не успел ответить «войдите», как в номер вошел барон.
— Ты отдыхаешь? Прекрасно! — сказал Треч в дверях.
Потом его длинная, худощавая фигура сложилась вдвое, словно перочинный нож, и он уселся в роскошное кресло с инкрустацией из слоновой кости. Положив ногу на ногу, он с усмешкой взглянул на Тима.
— Последнее пари — просто блеск! Примите мое уважение, Тим Талер!
Тим глядел на барона и молчал.
Казалось, и это забавляет барона. Он спросил:
— А по совести говоря, ты что хотел — проиграть или выиграть это пари? Мне было бы очень интересно это узнать.
Тим осторожно ответил:
— Чаще всего пари заключают, чтобы выиграть.
— В таком случае, это была отличная находка! — воскликнул барон. Он вскочил с кресла и, скрестив руки на груди, начал ходить взад и вперед по номеру.
Тим, полулежа на тахте, спросил:
— А наш контракт еще действителен? Ведь я заключил его с первым бароном Тречем, а не с его братом-близнецом.
Треч вернулся из спальни обратно в гостиную и на ходу ответил:
— Контракт был заключен с бароном Ч. Тречем. Меня зовут Чарлз Треч. А до этого я называл себя Чезаре Треч. И в тот раз Ч., и в этот раз Ч., мой юный друг!
— Но раз нет никакого брата-близнеца, — поинтересовался Тим, — кого же тогда похоронили вместо вас?
— Одного бедного пастуха, у которого не было никакой родни.
Треч говорил, словно смакуя каждое слово.
— В Месопотамии находится моя главная резиденция — небольшой замок. Там-то ему и устроили торжественные похороны.
Барон снова направился в дальнюю комнату. Тим услышал его удаляющийся голос:
— Ты никогда не слыхал про людей, заключивших контракт с чертом и подписавших его своей кровью?
Барон уже возвращался в комнату, где лежал Тим. Тим довольно равнодушно спросил:
— А разве черт есть на самом деле?
Треч снова опустился в кресло с инкрустацией из слоновой кости и почти простонал:
— Ты что, правда совсем дурачок или только прикидываешься? До черта тебе, кажется, вообще нет никакого дела!
Тим никак не мог понять, почему этот разговор так волнует барона. Однако, услыхав слово «контракт», он насторожился. Он подумал, что Треч решил поговорить с ним насчет контракта. Но барон все продолжал разглагольствовать. Он говорил о Вельзевуле, властителе ада, о демонах Форказе, Астароте и Бегемоте, о ведьмах и о черной магии, о знаменитом волшебнике докторе Фаусте, у которого одно время был слугой известный черт Мефистофель.
Заметив,
— Придется действовать более прямо.
Тим снова положил голову на подушки. Правой рукой, свисавшей с тахты, он рассеянно теребил шелковую домашнюю туфлю, — эти туфли принесли сюда, как только он вошел в номер. Взгляд Тима снова обратился к люстре: в ее стеклянных слезах множество раз отражалась крохотная и нелепо искривленная, худощавая фигура барона.
— Хочешь выучить заклинание, — решительно спросил Треч, — которым доктор Фауст вызывал черта?
— Нет, — ответил Тим, не поворачивая головы. Он увидел, как исказились гримасой лица маленьких баронов в сверкающих каплях люстры.
— Тогда давай хоть я произнесу заклинание! — сказал барон. В голосе его звучала плохо скрытая досада.
— Как вам угодно, барон, — равнодушно ответил Тим.
И все-таки любопытство его пробудилось, когда он увидел, как множество крошечных Тречей, отраженных в множестве переливающихся стекляшек, подняли вверх для заклинания свои тонюсенькие ручки.
Медленно, глухим голосом Треч принялся произносить какие-то неслыханные слова:
Багаби лака бахабе, Ламак кахи ахабабе, Ламак, ламек Бахляз, Кабахаги забаляс…Как только барон дошел до середины заклинания, люстра начала легонько покачиваться — наверное, оттого, что он так сильно размахивал руками, — и потревоженный громадный паук стал быстро спускаться с нее вниз на своем тонком канате.
Тим всегда терпеть не мог пауков, а тут еще таинственное заклинание барона усилило чувство омерзения, и, схватив шелковую домашнюю туфлю, он в бешенстве швырнул ею в паука.
Барон как раз договаривал последние слова заклинания:
Бариолаз Лагоцата кабелаз…Вверху на потолке что-то хрустнуло, и вдруг громадная люстра с грохотом и звоном рухнула на пол рядом с креслом всем грузом своих переливающихся стеклянных слез.
Тим испуганно поджал ноги. Барон, раскрыв рот и все еще подняв вверх руки, стоял за спинкой кресла с огромной шишкой на лбу.
Как видно, осколок люстры угодил ему в голову.
В номере стало необычайно тихо. Но грохот, вероятно, был слышен во всем отеле. Кто-то уже решительно колотил в дверь.
Только теперь барон опустил руки. Сгорбившись, усталой походкой окончательно выдохшегося человека подошел он к двери, чуть приоткрыл ее и сказал в щелку несколько слов по-итальянски. Тим их, конечно, не понял. Потом он снова захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и произнес: