Тим Талер, или проданный смех (худ. Н. Гольц)
Шрифт:
— Но ведь в этом виновата не я, а обстоятельства… — всхлипнула фрау Талер, и тут она принялась, как в прежние времена, трещать без умолку: — Да, конечно, я знаю, что по закону все в порядке, но ведь это мой ребенок, а мы теперь выброшены на улицу, я и мой сын, и вот…
На этот раз ее перебил Тим. Он сказал:
— Раз ты продала опекунство, теперь уже ничего нельзя изменить.
— «Продала… Продала…»! Не будь таким жестоким, Тим! Мы остались без денег, Тим!
— А сколько денег вам нужно теперь?
— Да кто говорит о деньгах? Мы теперь никогда не расстанемся, Тим!
— Нет, — ответил
— Заранее выражаю свое согласие, — сказал барон.
Но Тим сделал вид, что не расслышал его слов.
— Ах, Тим! — Снова это притворное всхлипывание. — Ведь ты теперь так безмерно богат! А мы, как твои родные, не можем вести полуголодную жизнь.
Барон разразился было смехом, но тут же прикрыл ладонью рот, прежде чем предательский смешок успел его выдать. Он хотел как следует посмеяться над ними, но вовремя сообразил, что смех его им хорошо знаком. А значит, необходимо срочно от них избавиться. И позаботиться о том, чтобы они никогда больше не встречались на его пути. Следовательно, надо платить. Поэтому он тут же сделал предложение:
— На Ямайке, фрау Талер, в моем владении находится процветающий морской курорт. Его посещают главным образом американские туристы. Шестьдесят тысяч долларов годового дохода. Как известно, Ямайка — остров вечной весны. Ваше бунгало стоит под пальмами на берегу моря.
«Прямо как путеводитель для туристов! — с удивлением подумал Тим. — Значит, и это он умеет!» Впрочем, он сразу понял, почему Треч решил услать их так далеко: от него не ускользнуло, как резко оборвал барон свой смех. Он не удивился даже тогда, когда барон подарил им два билета на пароход в каюте первого класса.
Мачеха, снова всхлипнув или, вернее, продолжая всхлипывать, сказала:
— О, вы слишком добры, господин барон!
У Эрвина от одной только мысли о Ямайке раскраснелись щеки. Он то и дело хлопал глазами — в точности как его мать.
— Прошу вас пройти со мной в мой номер, чтобы тут же подписать контракт, — сказал барон.
Он поднялся со своего кресла, подошел к двери и распахнул ее перед мачехой с иронической вежливостью.
Фрау Талер, стуча каблуками, засеменила вслед за ним, но, вовремя вспомнив про Тима, обернулась в дверях и спросила:
— Ты ведь нас не забудешь, Тим?
— Кажется, я вас уже забыл, — сказал Тим, но не слишком громко. Потом он подал ей руку и серьезно проговорил: — Желаю удачи на Ямайке!
— Спасибо, спасибо, мой мальчик.
Рот ее начал было растягиваться в улыбку, но, не успев улыбнуться, она оказалась уже за дверью. Эрвин, пожав Тиму руку, хотел последовать за матерью, но Тим задержал его, шепнув:
— Достань мне лупу и положи ее под красную скамейку на берегу Альстера, напротив входа в отель. Вот, держи! — Он выгреб из кармана все, что в нем было, и протянул деньги Эрвину.
Эрвин, рассматривая купюры, удивленно спросил:
— А это что за записочка?
— Ой! Она мне еще нужна! — чуть не вскрикнул Тим, но, к счастью, он сказал это шепотом.
Записочка снова перекочевала в карман Тима, а Эрвин двинулся к двери.
— Все будет в норме! — шепнул он с порога. — Молчу
Тим кивнул и запер дверь за своим сводным братом и за своим далеким прошлым. На английский замок.
Лист тридцатый.
БУМАГИ
Удивительно, с какой быстротой богатые и влиятельные люди улаживают те формальности в учреждениях, на которые так называемый «простой человек» нередко тратит целые месяцы.
Всего за один день в собственной юридической конторе акционерного общества барона Треча было оформлено множество важных документов, согласно которым:
Морской курорт на Ямайке передавался на равных правах фрау Талер и ее сыну Эрвину. В связи с этим Тиму пришлось увидеться с ними еще раз, всего на минутку. Эрвин, однако, успел ему шепнуть, что лупа уже лежит под скамейкой.
Пароходство «Гамбург — Гельголанд — Пассажирское», сокращенно именуемое «ГГП», с этого же дня поступало в личную собственность Тима Талера. (Прежний владелец, старый господин Денкер, после подписания контракта горячо пожал Тиму руку, сказав: «Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!» — и трижды плюнул через левое плечо.)
Пакет с акциями на гамбургское пароходство, незадолго до того полученный Тимом в Лондоне от мистера Пенни, переходил — и опять с этого же дня! — в собственность барона. Условный срок длительностью в один год в данном случае отпадал, так как барон Треч являлся владельцем акций с решающим голосом.
И, наконец, последний контракт, заключенный в этот день, был контракт о наследстве. До сих пор барону успешно удавалось оттягивать его заключение, так как Тим никогда о нем не спрашивал.
Почему барон проявил вдруг готовность заключить этот контракт, Тим не знал, да его это и мало заботило. Сделки, контракты, богатство — до всего этого ему не было теперь никакого дела. Единственное богатство, которое сейчас его интересовало, был смех. Он предчувствовал, что крошечная записочка в его кармане — на ночь он спрятал ее под подушку — была ключом к его смеху, запертому на замок; поэтому ему не терпелось достать лупу из-под скамейки. Он то и дело потирал рукой лоб, чтобы обратить внимание барона на то, как утомили его бесконечные формальности по заключению трех контрактов.
— Если у вас болит голова, мы можем отложить заключение контракта о наследстве на завтра, — сказал, заметив это, барон. — Вы согласны, господин Талер?
Тим согласился не сразу. Для этого он был теперь слишком опытен. Он разъяснил, что, по его мнению, было бы лучше заключить контракт немедленно, но, к сожалению, он испытывает в эту минуту головную боль. А поскольку контракты надо подписывать с ясной головой, то, пожалуй, и в самом деле будет лучше подождать с этим до завтра.
Эта хитрость удалась, как он и рассчитывал. Подписание контракта отложили на завтра, и Тиму было разрешено, после того как он послушно проглотил две таблетки, пойти прогуляться по берегу Альстера перед отелем. («Свежий воздух творит чудеса», — сказал ему один из юристов.)