Тимур. Тамерлан
Шрифт:
— Смотрите туда!
Все обернулись.
На горизонте плоского пространства, окружавшего место стоянки, появились крохотные, муравьиного размера фигурки.
Не всегда неожиданные встречи бывают благодатным даром судьбы, но в данном случае уклониться было невозможно. Как ни странно, Тимур успокоился. Провидение протягивало ему руку, это было ему очевидно, и воистину не важно, что в конце концов может оказаться в этой руке.
Настроение вождя передалось и его нукерам, и они встретили наплывающую на них конную толпу вполне спокойно.
Хуссейн расстался наконец с многострадальным бурдюком
— Не меньше пяти десятков, — сказал Хуссейн.
И без знания цифр и чисел было понятно, что ни о каком сопротивлении речь идти не может. Неграмотного Тимура больше, чем численность неизвестных всадников, волновала их одежда. Когда они приблизились настолько, что их можно было рассмотреть, он с некоторым облегчением сказал:
— Туркмены.
Облегчение в его голосе относилось к тому факту, что не чагатаи.
Предводитель всадников, видимо, отдал команду, и они стали растягивать свой строй вширь, охватывая стоянку эмиров гигантскими клещами.
— Они думают, что мы захотим бежать, — усмехнулся Хуссейн.
— Я бы тоже так себя вёл.
И вот совсем уже подъезжают, перевели коней на шаг.
Остановились.
Кто у них главный, определить было легко. В самом центре дуги, охватившей лагерь эмиров, сидел на превосходном ахалтекинском жеребце краснолицый толстяк. Борода лопатой достигала пояса, расшитого серебром, на голове высилась белая баранья шапка. Все остальные были в чёрных.
— Кто вы такие? — спросил он по-чагатайски.
Ответа не последовало.
Всадник в белой шапке ударил пятками сапог своего коня в подбрюшье и подъехал шагов на двадцать поближе.
— Кто без моего соизволения топчет мои пески и пьёт воду из моих колодцев?
Произнося эту риторическую формулу, щедробородатый туркмен острыми чёрными глазами всматривался в обоих эмиров. Вдруг по лицу его пробежала искра удовлетворения.
— Как я рад, — закричал он, — ведь перед нами сам правитель достославного города Балха, я не ошибся, эмир Хуссейн?
— Ты не ошибся, — мрачно сказал эмир.
— И ведь не ошибся, хотя тебя трудно узнать. Что беды и несчастья делают с людьми! Смотрите, воины, что происходит с человеком, от которого отвернулся Аллах! А как ты был высок и недоступен на своём троне!
Краснолицый откинулся в седле и хрипло захохотал. Захохотали и воины.
Перестал смеяться туркмен так же резко, как и начал. Теперь он обратил свой взгляд на второго эмира:
— Кто же сопутствует тебе, о владетель Балха, в твоих огорчительных странствиях, а?
Названые братья не сочли нужным отвечать.
— А я и сам догадаюсь. Не благороднейший ли правитель Кашкадарьинского тумена Тимур, Тарагаев сын, перед нами, а?
И краснолицый снова расхохотался.
Тимур наклонился к уху Хуссейна и спросил:
— Кто это?
Хуссейн не успел ответить, его опередил новый вопрос носителя белой бараньей шапки:
— Что вы там шепчетесь, благородные эмиры? Клянусь всеми четырьмя сторонами света, я и об этом догадаюсь. Ты спрашиваешь у своего названого брата, кто я такой. Не будем
31
Али-бек Тшун-Гарбани в первой книге «Тимур», и Алибек Джаны-Курбаны во второй книге «Тамерлан» — один и тот же человек. Разница в написании имени существует вследствие расхождения в этом вопросе первоисточников.
По этой команде в воздух взвились волосяные арканы. Али-бек, развернувшись, поскакал прочь от колодца. Хуссейн, Тимур и их люди вынуждены были брести вслед за ним пешком с прикрученными к телу руками.
Уже к концу дня эмиры выяснили, что туркменские тюрьмы ничем не отличаются от кешских и самаркандских. Зиндан в селе Махан, где главным был краснолицый Али-бек, представлял собою глубокую глиняную яму с вертикальными, в десять — двенадцать локтей стенами. Дно голое, утрамбованное. После двухдневного пешего перехода возможность обрести хотя бы такое ложе казалась благом.
Спущенные на верёвках пленники кое-как разместились. Было тесно, но терпимо. Оставалось радоваться бегству троих человек позапрошлой ночью. На Востоке ещё в древнейшие времена поняли, что худшим врагом человека является человек, особенно если ты находишься вместе с ним в ограниченном пространстве на более или менее длительный срок. Ты не можешь разогнуться, ты обязан вдыхать его отвратительные испарения, он впивается локтями или коленями тебе в живот и в спину. И так день за днём, неделя за неделей. Все обречённые на взаимное безвылазное сидение на дне затхлой дыры или тихо сходят с ума, или превращаются в бешеных зверей.
Тюрьма в селе Махан оказалась достаточно просторной для девяти пленников. Кое-как они устроились на глиняном полу, предвкушая глубокий сон. Но оказалось, что они рано радовались. Наверху, над краем ямы, появилось чьё-то плохо различимое лицо и раздалось отвратительное хихиканье. Сначала Тимуру показалось, что это пришёл позлорадствовать какой-нибудь местный убогий негодяй.
Тимур ошибся.
Хихикающее существо вытянуло над ямой руку. Кажется, эта рука что-то держала в своих землистых пальцах. Пальцы разжались, и Тимур услышал, как что-то шлёпнулось ему на сапог. Он сразу понял, в чём дело, — скорпион! Эмир не растерялся и каблуком другой ноги раздавил насекомое.
Но то было лишь начало. По приказу Али-бека пленников круглосуточно засыпали насекомыми. Не только скорпионами. В ход шла всякая нечисть, крупная и мелкая, всякая, даже такая, названия которой сидящие на дне ямы не знали.
Интересно, что более всего в этом пыточном развлечении усердствовали дети. Их можно было понять, ведь это очень весело, ты притаскиваешь из дому или из конюшни пригоршню каких-нибудь жуков, швыряешь вниз, и там начинается бешеное шевеление и раздаются сдавленные вопли здоровенных дядек.