Тимур. Тамерлан
Шрифт:
Жизнь шла своим порядком.
Самарканд, так же как и Балх, был охвачен строительными работами, и это волновало многих. Ведь издревле существовало мнение, что крепости воздвигаются не просто так, не на всякий случай — они воздвигаются против кого-то.
Вопрос — против кого именно, — не нуждался в ответе. Все понимали, что Самарканд рано или поздно будет воевать с Балхом, единственное заблуждение всех заключалось в том, что они почему-то были уверены, что это произойдёт «поздно».
Так думали не только самаркандские горожане,
Неправильным было бы сказать, что причиной их заблуждения была глупость или ненаблюдательность. Они старательно делали свою работу, подробно всё вынюхивали, высматривали, расспрашивали и подкупали, кого удавалось подкупить. И все они приходили к одному выводу — незаметно никаких приготовлений к войне. Они заключали это оттого, что городские кузницы работали так же, как всегда, сборщики податей не требовали налоги за год вперёд, в Самарканд не собирались отряды вольных батыров, готовых примкнуть, за определённую мзду, к любой армии, согласные участвовать в войне, против кого бы она ни была направлена.
Маулана Задэ, засевший в Карши, собирал стекающиеся к нему сведения от лазутчиков, замаскированных под уличных брадобреев, харчевников, погонщиков и т. п., и, соединив их вместе, принуждён был признать, что, пожалуй, в ближайшие месяцы Тимур не собирается выступать против Балха. Это удивляло и смущало опытнейшего интригана. По его расчётам выходило, что война должна грянуть вот-вот. Кому же верить? Собственным расчётам или многочисленным и упрямым фактам? Его расчёты почти никогда его не обманывали, факты же часто оказывались обманчивыми.
И главное, что сообщать эмиру в Балх? Если настоять на том, что он должен готовиться к скорой войне, ему придётся прерывать почти законченное строительство. Если окажется, что тревога была пустой, не сносить головы Маулана Задэ. Да, два дела сразу Хуссейн делать не сможет. Или война, или стройка. Но, с другой стороны, послав эмиру успокаивающие известия, позволив ему пребывать в благодушном спокойствии, можно нанести ему непоправимый вред, потому что враг его получит возможность нанести удар внезапный. А внезапный удар почти всегда смертелен.
Итак, Маулана Задэ мучился, изводимый своими предчувствиями и их несовпадением с тем, что удавалось подсмотреть его лазутчикам.
Самое интересное, что бывший сербедарский вождь мучился не зря. Чутьё его не обманывало. Почему подосланные им люди не видели военных приготовлений Тимура? Потому что все приготовления были сделаны заранее. Тимуру незачем было тревожить кузнецов, потому что его арсеналы ломились от мечей, копий, стрел и тому подобного. Ему не нужно было перегонять к городу табуны лошадей и объезжать молодняк, потому что отличные подседельные кони стояли у него в конюшнях. То же самое касалось и провианта и денег. Разумеется, деньги и провиант находились не в конюшнях, а на складах и в казне.
Тимур мог отправить свою армию в поход одним движением руки, а лазутчик, способный подсмотреть и правильно понять такое движение, ещё не был рождён на свет. Как и тот, который способен подсмотреть движение мыслей в голове правителя.
Хуссейн легко поверил в то, что он пока может быть спокоен. Минимум год у него ещё есть. Легко он поверил потому, что ему хотелось в это поверить. По словам строителей, как раз год требовался для того, чтобы полностью закончить внешние стены, сделать их неприступными, равно как и стены цитадели.
Подозрительный Маулана Задэ всё же не успокоился. Он выпросил у Хуссейна ещё десяток человек, чтобы сделать свою подслушивающую и подсматривающую сеть ещё плотнее, чтобы уловить ею тех мелких рыбёшек, по которым можно судить о приближении большого косяка.
И ему удалось поймать такую рыбёшку. Один из лазутчиков, бывший троюродным братом помощника щербетного мастера из дворцовых кухонь, сообщил, что во дворец прибыл некий Мухамед-касым. Маулана Задэ знал, что это за человек. Доверенное лицо Кейхосроу. И не просто доверенное. Мухамед-касым всегда отправлялся в стан того союзника, вместе с которым властитель Хуталляна намеревался на кого-то напасть. Излишне было спрашивать, на кого.
Маулана Задэ бросил несколько золотых монет гонцу, прилетевшему с этой вестью, и велел тут же будить другого, которому надлежало немедленно отправляться в Балх.
Нет, он решил разбудить троих. И отправить их по отдельности, ибо путь предстоял дальний и опасный. Как бы не перехватили.
Каждый из троих вёз всего одно известие. Война!
Надо отдать должное сообразительности Маулана Задэ, потому что в тот самый час, когда он отдавал свои торопливые приказания, Мухамед-касым вместе с Тимуром блаженствовал в бане. Блаженствовал и вёл спокойную, обстоятельную беседу. Эмир тоже был обстоятелен и нетороплив. Зачем куда-то спешить человеку, который ко всему готов заранее?
После бани Тимур, Береке, Мансур, Байсункар и, разумеется, Мухамед-касым поедали специальным способом приготовленных перепелов, в мёду с орехами и шафраном, пили лёгкое, почти не пьянящее кашмирское вино и говорили о том, каким именно образом им следует двигаться, чтобы обе армии подошли к Балху одновременно.
— Дальше оттягивать нельзя, так требует и закон справедливости, и закон войны. Нам надо появиться под стенами Хуссейнова логова, пока стены ещё не достроены, — сказал Тимур, и этим военный совет был завершён. Зачем лишний раз обсуждать то, что и так ясно?
Гость, насладившись вином и перепелиным мясом, поинтересовался, а где же находится знаменитый Кабул-Шах Аглан, отчего он не украшал собою баню, а теперь не спешит украсить столь замечательное застолье?
— Я знаю многие его стихи. Он жил как сумасшедший, но рассуждал как мудрец.
— С тех пор как он совершил мудрый поступок, согласившись поселиться в моём дворце, он перестал рассуждать вообще, — криво усмехнувшись, сказал Тимур.
— Он больше не пишет стихов и почти не разговаривает, — добавил сеид Береке.