Тина
Шрифт:
– Вспомни классику. Любовники всегда были бездельниками, праздными людьми, себялюбцами, – заметила Аня.
– Теперь эти свойства ушло в народ, – пошутила Жанна.
– Моральная планка сильно снижена. Собственно, мужчины всегда предпочитали свободу, – заметила Инна. – А если и женщины захотят свободы?
– Рождаемость в масштабах страны сильно падает. И Западная Европа бьет тревогу, что белое население вымирает! А тут еще эти порносайты, куклы вместо женщин. Безопасно и доступно! Науку страсти юнцы по фильмам изучают. И «травоядные» мальчики меньше интересуются сексом. У мужчин красивые прически и бороды вместо
Вопрос был задан риторический.
– Сейчас дочери наших знакомых рожают детей в браке, но потом, по сути дела, растят их в одиночку и подчас без алиментов. Получается, как бы поневоле. А захотят наши внучки иметь детей, заранее зная, что их мужчинам, с которыми они живут в гражданском браке, они не нужны? – спросила Аня.
– Так не будет детей, – ответила Инна. – И все же я вернусь к началу нашего с тобой разговора. Усложню задачу. Еще ты, Жанна, страдала из-за неиспользования огромного багажа полученных в университете знаний, от не сбывшихся мечтаний о научной карьере.
Зашибись! Вообще-то я соглашусь с тобой, с твоей ослиной упертостью – звучит? – и с добросовестностью, и с отсутствием претензий на что-то большее... Неудивительно, что в твоем лице непреклонная решимость. Больше некуда было тратить свободное время? Я наблюдаю глубоко коренящуюся в твоем мышлении убежденность в правое дело… которое уводило тебя в удивительно нереальную страну чистых иллюзий...
– Коля был коммунистом и считал: «Родина послала – обязан ехать». Да, мы ехали втемную, но я поддержала мужа: «Обязан». Свободное время! А семья и домашние заботы? Это ты у нас вольный казак. Счастье в работе, если ты ей предназначен, в семье и детях.
– «Всё людям и ничего себе»? Нашла способ оправдаться. И ничто внутри ни разу не дрогнуло? Не бог весть, какие мудрые слова, но что-то завлекающее в них есть. Только надевать ярмо имеет смысл ради чего-то высокого. В твоем же поступке я увидела не величие, а недалекость. По моим меркам поступок твой идиотский. И расплатилась ты за него сполна. Небось, и в городе, где теперь живешь, до сих пор бесплатно вкалываешь на общественной ниве? Не сползла еще позолота с твоих розовых мечтаний. Нет конца твоим… детским фантазиям о коммунизме. Это же анахронизм. Ну да, ты же привыкла быть… собой и… особой. Сдается мне, твоей вере и надежде стоит воздвигнуть памятник на главной площади той деревни, где ты обреталась в молодые годы. Сегодня даже школьникам в голову не придет задарма работать, не то что студентам. Теперь даже у малых детей в голове: «А что я с этого буду иметь?» Это раньше таких как ты «энтузизистов» было как собак нерезаных... Хотя не думаю… Теперь уж поостыла? Да? Ты не Аня.
Сказала бы проще: так сложилась. И нечего мозги людям пудрить. А я никогда не впадала в раж от лозунгов и на уговоры не поддавалась. И вся моя общественная работа сводилась к тому, что я «поливала» и клеймила дураков, бесплатно подряжающихся работать за лодырей и блатных… С меня было довольно того, что на работе нам не доплачивали. И в массовых сборищах я не участвовала, оставалась индивидуальностью. И теперь,
– Инна, зачем тебе понадобилось подогревать интерес к моей персоне?.. Или к себе?.. – спросила Жанна.
Лена сквозь муть полудремы не доходил полный смысл слов подруги, но интонация ей не нравилась, и это провоцировало ее на трудное, но окончательное пробуждение.
21
– …Вульгарно звучит. Привычно замахнулась на коммунистическую идеологию. А как же БАМ?.. Сначала меня терроризировала, теперь Жанну избрала мишенью для своих шуток? Пристала как репей. И все-таки что-то у тебя не сходится. Сама-то ты вкалывала будь здоров! Наслышана.
– Хочешь подключиться к процессу критики? Надеешься уладить ситуацию? – оглянулась на Аню Инна. – Тогда сначала припомни строки из Константина Симонова: «И на этом свидании с прошлым до былой слепоты не унизимся».
– С чего рассвирепела? – опять осторожно начала Аня. – Не пойму тебя, хоть тресни… Так бы и звезданула!
«Пиковая ситуация. Ох, сорвется Жанна. Вдруг случится непредвиденное: с ней плохо станет? Вон как побледнела. Могу себе представить…» – заволновалась Лена. Но не успела вмешаться.
– Не тебе, Инна, говорить пакости, и не мне их слушать, – отрезала Жанна.
– Не свихнула себе челюсть от ора? – коварно поинтересовалась Инна, продолжая науськивать Жанну на ссору.
«Откуда в Инке такая предвзятость? Душу выматывает. Прекрасно справляется с ролью «поджигателя войны». Ей бы попытаться взглянуть на себя со стороны… В Инке говорят застарелые личные обиды? Пары зла так и клубятся вокруг нее. А начинался разговор вполне невинно, – пришла в смятение Аня. – Черт дернул Жанну за язык полезть к Инке со своими откровениями, ведь имела случаи убедиться в ее бессердечии. У нее же кавардак в голове… Не пойму, Жанна предмет или все-таки жертва ее шуток?»
– Хотела мужа осчастливить или была верна мечте своей юности – радеть за народ? Какое четко обозначенное пристрастие! Тогда честь и хвала тебе. Я с полной мерой уважения... (Иронизирует или всерьез говорит?) Хотела всех нас не просто удивить, потрясти! Это стимулировало и толкало выбрать неординарное решение или решила с себя снять всякую ответственность за будущее? Эту версию тоже нельзя сбрасывать со счетов? Сколько вариантов!
– Дай бог мне это вынести, – изменившись в лице, пробормотала Жанна.
«Какой зловредный ум. Яда и острословия Инне не занимать. Это болезни в ней говорят», – подумала Лена, а вслух, чтобы остановить Инну, тихо заметила:
– В мире людей не каждому под силу быть человеком.
И тут, будто не услышав Лену, Жанна неожиданно резко и нервно, но как-то сдавленно, вскрикнула:
– И когда это мужчины что-то решали в наших делах?!
Это прозвучало столь неожиданно, что Инна удивленно вскинула брови: «Вот это откровение! Казалось бы такая спокойная, корректная… И Лена озадаченно округлила глаза, но промолчала, боясь завести Инну. Она жалела ее, зная, что с возрастом и по причине нездоровья, сила духа подруги обратилась в обычное упрямство, а чувство юмора – в желчную иронию безысходного отчаяния.