Тишайший
Шрифт:
Теперь он вел переговоры только со старой своей наложницей Кесбан. Все его домыслы были заняты одним: как заполучить Регель – так звали красавицу, у которой каштановые волосы по щиколотку, груди – как нераспустившиеся бутоны белой розы и у которой была родинка, но где…
Падишах Турции может иметь четырех жен и много тысяч наложниц, но не в его воле насильно взять в сераль турчанку.
Мало того, что красавица Регель была турчанка; она оказалась дочерью великого муфти – третьего человека империи, после падишаха и великого визиря,
Ибрагим знал, что требовать Регель в жены – значит получить отказ, но в благоразумии падишаху отказала сама природа. Он послал к великому муфти главного евнуха, и главный евнух принес ответ: «Дочь муфти – не невольница».
Теперь вся надежда была на змеиную хитрость Кесбан.
Ибрагим отправил верную старую наложницу к Регель со словами огнепышащей любви и со шкатулкой, в которой лежала диадема, стоимостью равная четырем большим купеческим кораблям.
Падишах ждал Кесбан в саду, на берегу Босфора. Зима стерла краски с земли и неба, но в четырех стенах Ибрагима сами стены бесили. Он долго водил подзорной трубой, разглядывая противоположный берег, спохватился: все, что увидел, прошло мимо него. Оставил трубу, глядел на воду, на небо. И, чтоб хоть как-то убить время, приказал позвать хранителя книг.
– Скажи мне что-нибудь очень удивительное и в то же время умное, но чтоб это было действительно удивительное и умное… и еще – чтобы я понял тебя.
Книжный человек поклонился.
– Убежище веры! Чудесам мира несть числа, как несть числа звездам, – сказал он, – но что может сравниться с движением и круговращением небесных сфер, Солнца и Луны? Что может сравниться с мудростью и не постижимостью смены дня и ночи, зимы и лета? Но мы видим это постоянно, свыклись с этим и, увы, не удивляемся.
Ибрагим вдруг засмеялся:
– Я всегда робел перед ученостью улемов, но ты ошибаешься, мудрец. Есть на белом свете еще более непостижимое и чудесное, чем смена дня и ночи, чем движение Луны и Солнца. Это непостижимое и прекрасное – женщина. Нам не дано насытиться ее красотой, и познать ее нам тоже не дано.
– Великий падишах, я преклоняюсь пред светочем твоего царственного разума.
Ибрагим посмотрел на коленопреклоненного мудреца грустными серьезными глазами.
– Я знаю, каковы они – достоинства моего ума. Я получил от Аллаха не меньше, чем другие, но я слишком долго сидел в яме, каждый день ожидая насильственной смерти. Ступай, мудрец, ты меня утешил. И тут к падишаху привели Кесбан. Она бросилась в ноги Ибрагиму:
– Вот ее ответ, величайший из величайших.
Старая наложница разжала ладонь. На ее ладони лежал алмаз.
– Я от своего не отступлюсь, – сказал Ибрагим, багровея. – Пусть ее выследят на улице, схватят и доставят в сераль!
В первый раз, кажется, за всю свою жизнь падишах Ибрагим не притронулся к завтраку.
Когда пришло время убирать блюда, вошел главный евнух:
– Великий падишах,
Ибрагим вскочил:
– Лучшие одежды! Лекарей! Горе им, если на моем лице не взыграет румянец!
На Ибрагима полыхнули черные огромные глаза. «Каков стан! Какие округлости!» – Падишаха забила мелкая животная дрожь.
– Кто создал сей ослепительный сосуд жизни! – закричал он.
– Я – дочь великого муфти, – спокойно ответила Регель. – И ты, падишах, знаешь об этом.
– Аллах! Таких гордых и прекрасных речей я не слышал во всю мою жизнь. Твои губы – лепестки розы!
– Падишах, прикажи подать паланкин. Меня ждут в доме моего отца.
– Я был бы безумцем, если бы отпустил мою птицу Симург. Ты – моя судьба.
– О аллах! Если этот человек возьмет меня силой, пусть его торжество будет последним в его жизни. Пусть этот день будет последним его днем.
Ибрагим заслонился от ужасных слов руками:
– Будь милосердна! Зачем ты кличешь беды на мою голову? Я – падишах. Моя беда – беда для всех турок. Регель, я ослеплен тобою, я умираю от желания.
– Ну так умри!
Ибрагим выбежал из комнаты своей пленницы.
– Все сокровища к ее ногам!
И перед Регель сыпали жемчуг и алмазы, рубины, изумруды, бирюзу, золотые кубки, оружие в чеканке и каменьях – ни единой пяди пола не осталось не закрытой драгоценностями. И одну вещь Регель взяла – кинжал.
– Это все твое! – сказал Ибрагим, сам удивленный россыпью несметного сокровища.
– Падишах, ни одна женщина в мире не видела такого зрелища. Отпусти меня, свобода мне дороже.
– Ты ревнуешь меня к моим наложницам? Позовите весь гарем! – приказал Ибрагим. – Пусть все наложницы поклонятся златоликой Регель.
Перед дочерью великого муфти два часа шли, кланяясь, красавицы, белые как снег, черные как ночь, златоволосые, пышные, хрупкие, и башнеподобные, и будто выточенные из слоновой кости.
– Регель, по одному твоему слову я прогоню их всех из моего гарема. Ты одна мне заменишь его! – Падишах кинулся на колени перед своей пленницей.
– Отпусти меня домой, падишах, – тихо сказала Регель.
– Тогда я тебя возьму силой, – Ибрагим сбросил с себя халат.
– Не приближайся! Я перекушу тебе горло, проклятый вонючий идиот!
Регель ногтями располосовала себе лицо.
– Отнесите ее к отцу! – Ибрагим погас, мир стал для него серым.
– Великий падишах! Великий визирь умоляет допустить его до твоих очей! – доложил главный евнух.
– Что ему? – спросил Ибрагим.
– Янычары требуют его жизни.
– Пусть войдет, – разрешил Ибрагим и сказал тотчас явившемуся Мегмету-паше: – Пожалей меня, друг мой! Мое сердце разбито.
– Падишах! – закричал Мегмет-паша. – Меня хотят убить. В городе паника. Янычары заперли ворота и никого не выпускают. Великий муфти собрал недовольных тобой в мечети Ортадиами.