Тишина
Шрифт:
— Полчаса, — прошептала она. — А потом — чтобы я никогда тебя больше не видела.
16
Существует опасная, черная и промозглая двухчасовая дыра между последним и первым утренним автобусам!! которой ему удалось избежать, — он успел на последний ночной автобус. Сделав большой крюк вокруг промышленного района, он некоторое время постоял у забора. Все живое оставляет за собой эхо — он ничего не услышал. Оставалось два часа до того, как вступит в силу постановление о его депортации, ему надо было бы поесть и поспать, но он поступил иначе. Он нашел
На манеже он включил Рихтера и нотную лампу над роялем.
Он начал с упражнений на баланс. Он делал их каждое утро в течение тридцати лет, не пропустив ни одного дня. Сначала жесткие, равномерные, вертикальные движения классического станка. Потом длинные, скользящие серии legato по кругу вдоль края манежа. А под конец он наденет свои концертные башмаки. Сшитые на заказ. Пятьдесят четвертого размера. Большие, но при этом не вызывающе огромные.
Баланс и молитва дополняют друг друга. В результате мышечного и духовного напряжения должна возникнуть какая-то точка безграничного спокойствия, В этой точке встречаешься с самим собой.
Молитва началась спонтанно, сначала синхронно с биением сердца, через некоторое время она потечет независимо от него. Он почувствовал благодарность. Он жив. У него есть тело. Есть запись «Хорошо темперированного клавира» в исполнении Рихтера. У него остается еще два часа. И самое главное — у него есть номер телефона. Приоткрытая дверь. Ведущая к ней.
И где-то у него еще остается публика. «Публика — это половина моей индивидуальности». Так говорил Грок. [24] Он раскрыл объятия зрительному залу. Он всех их любил. Даже сейчас, когда там никого не было.
24
Карл Адриен Веттах (1880–1959), сценический псевдоним Грок, — легендарный швейцарский артист цирка, акробат, клоун и музыкант.
Но все-таки в зале кто-то был. Кто-то находился здесь вместе с ним.
В большинстве цирковых манежей «сухая» акустика — из-за ядовитого сочетания песка на арене и парусинового верха. Всякий раз в начале номера музыкальному клоуну предстоит неизбежный тяжелый труд — ему нужно оживить манеж. Но этот зал был другим. Стены были сделаны из фанерных щитов с пустотами, они поглощали низкие тона, и из-за этого возникало множество горизонтальных отражений. В этом помещении он всегда мог ориентироваться, словно летучая мышь. И сейчас тоже.
Он выключил Рихтера, отступил назад к колонне с электрическим щитком, зажег свет.
Их было двое. Мужчина со слуховым аппаратом — он сидел так, как будто никогда и не сходил со своего места у пожарного выхода. Второй — высокий и светлый, плыл по проходу между рядами, вытянув вперед руку.
— Считаю честью для себя. Впервые видел ваше выступление в детстве. С тех пор слежу за вами.
Каспер отошел в сторону и прислонился к роялю. Так, чтобы рояль оказался между ним и этими людьми.
— Мы пришли с приятным поручением, — сказал светлый. — Мы представляем правление благотворительного фонда. Он выделяет почетные премии артистам. Правление выделило вам премиальную сумму в размере двадцати пяти тысяч.
Руки Каспера нащупали крышку.
На рояле появилась пачка тысячекроновых купюр.
— Что это за фонд?
— Правление хотело бы остаться анонимным. Распишитесь, пожалуйста, в получении.
На денежные купюры — освещенные лампой — лег листок бумаги. Без логотипа какого-либо учреждения. Каспер надел очки. Он поднял листок, чтобы, читая его, одновременно держать обоих мужчин в поле зрения.
Это было клятвенное заверение. В том, что Клара-Мария, когда он занимался с ней в апреле, была жива и здорова и никаких телесных повреждений он не заметил.
— А нет ли какого-нибудь адреса, — спросил он, — чтобы я мог отправить билеты на премьеру?
Светлый покачал головой.
Руки Каспера опустились на клавиши. Извлекли из рояля хоральную обработку «Jesu bleibet meine Freude». [25] Нельзя не восхищаться Бахом за его чувство реальности. Ведь он и исполнял, и сочинял, не забывая при этом, что ему и зарабатывать на жизнь надо этим занятием. Своего рода упражнение на баланс. Все таланты напряжены до крайнего предела. А в глубине души — точка безграничного спокойствия. Точка, которая осознает, что независимо от того, что сейчас происходит, нам и завтра нужно будет сытно поесть.
25
«Иисус — всегдашняя мне радость» (нем.).
И тем не менее. Хорал струился между его пальцами. Под эту музыку нельзя совершить клятвопреступление. Только произносить признания в любви.
— Я увлекаюсь нумерологией, — произнес он. — Нумерологией чисел. Я никогда не подписываюсь на документах с нечетными датами.
Светлый человек улыбнулся.
— Может быть, не хватает пятнадцати тысяч? — поинтересовался он.
— Может быть, и так.
Еще одна пачка купюр легла на рояль.
— Не помогло, — констатировал Каспер.
Улыбка человека погасла. Мужчина со слуховым аппаратом встал.
Стоя неподвижно и работая только пальцами, Каспер снял с петель крышку клавиатуры. Прислонил ее к пюпитру.
— Вы все равно можете оставить их себе, — сказал светлый.
Они направились к выходу. Пристроив крышку на клавишах, Каспер пошел за ними.
Оказалось, что они вошли через ворота, выходящие на железную дорогу: цепной замок был срезан кусачками и валялся в траве. На улице стояла «БМВ». Плоская, длинная, благородного синего цвета. Того цвета, который только что начало обретать небо.
Каспер придержал дверь машины. Они забрались внутрь. Человек со слуховым аппаратом не сводил с него глаз.
— Что это он так уставился на меня? — удивился Каспер.
— Вы известный человек — в этом Эрнст понимает. И хороший парень. Которому никто до сих пор не причинял вреда.
Дверца захлопнулась. Стекло опустилось.
— А покупаем мы вот что, — сказал светлый человек. — Конец звонкам. В школу и в другие места тоже.
Арлекин может вынести бесконечный ряд унижений. Тот, у кого нет гордости, неуязвим. Арлекин — это идеал. Но пока что недостижимый.